Новости
ТОЛЬКО ДУША ОСТАЛАСЬ
Талант и доброта - этими двумя словами определил когда-то Петр Наумович Фоменко главные отличительные черты личности и творчества народного артиста России, замечательного мастера Малого театра Владимира Богина. Окончив Высшее театральное училище им. М.С. Щепкина, курс М.И. Царева, он проработал сезон в Русском драматическом театре им. А.С. Грибоедова (Тбилиси), а затем, с 1971 года вступил в прославленную труппу Малого театра, подмостки которого стали дороги Богину еще со студенческих времен.
В столь богатой талантами труппе найти свое место было совсем не просто, но Владимир Богин сумел быть замеченным для зрителей и критиков даже в многочисленных вводных ролях, которые он сыграл «в ожидании» больших работ. Трудно определить - чем именно запоминался молодой артист: может быть, выделявшей его всегда и во всем непоказной, а природной, врожденной интеллигентностью? Или готовностью служить сцене, независимо от того, «на ниточке» или «без ниточки» досталась роль? Умением проникнуть в характер своего персонажа и тогда, когда роли слуг, например, не требовали особых усилий, но Владимир Богин несколькими штрихами рисовал образ? Индивидуальностью, которая виделась и притягивала в каждой его работе? И, конечно, внешность - не броская, но неизменно выдававшая глубину мысли и чувства.
Талант и доброта, неотделимые друг от друга, пронизывающие собой все, что было сделано этим артистом за четыре с половиной десятилетия на сцене и экране...
Петр Наумович Фоменко снимал Владимира Богина в своем фильме «На всю оставшуюся жизнь» и телевизионном спектакле «Юность»; Витаутас Жалакявичус снял в главной роли в своей предпоследней ленте «Воскресный день в аду», философской притче, с непривычно для нас решенной в то время (1987 год) темой войны. День, проведенный двумя бежавшими пленными, литовцем-учителем и русским морским офицером, попавшими на пляж, где отдыхали молодые фашисты с девушками, и самым главным было для них остаться неузнанными, смешавшись с пляжной компанией. Русского офицера Дениса играл Владимир Богин - пересматривая этот фильм (благо, Интернет дает такую возможность), можно в полной мере оценить не только особый почерк известного кинорежиссера, но и мастерство работы театрального артиста в кинематографе...
И была роль, высоко оцененная многими - Евгений Базаров в фильме Вячеслава Никифорова «Отцы и дети», памятная по сей день старшему и среднему поколениям. Эта роль принесла Владимиру Георгиевичу поистине всенародную любовь и стала его своеобразной визитной карточкой, особенно для тех, кто не видел артиста на сцене. За создание образа Базарова Владимир Богин был удостоен звания лауреата Государственной премии СССР. Критик Зоя Владимирова писала: «Трагическое лицо - это значит лицо, состоящее в неразрешимом конфликте со временем, поставленное в обстоятельства, которые исторически сильнее его. В случае Базарова, каким он получился у Богина, важно, что он это уже понимает. Процесс начался еще там, за кадром, - Базаров входит в фильм с подозрением, переходящим в уверенность, что его программа узка, неконструктивна, что с ее помощью не спасти Россию. Его поиски выхода с нигилизмом связаны в малой степени - оттого он так неохотно, вяло защищает это свое кредо, которое, в сущности, уже не его... Крупные планы Базарова (их много и актер их выдерживает) порой говорят больше слов. Его внутренний монолог внятен нам на всем протяжении фильма. Он позволяет догадаться об усталости, о «разуверении», о глубоком недовольстве героя собой».
Но театр оставался для Владимира Богина главным, независимо от ролей, которые доводилось воплощать. Он был Чацким после Виталия Соломина, и, как отметила в той же статье Зоя Владимирова, «герой Богина отличается своей демократичностью от всех доселе существовавших Чацких. Он угловат, неловок, нефрачен, не свой человек в гостиных; временами думаешь, что он вообще здесь ненароком: зашел на минутку - и уйдет навек... Он вполне отдает себе отчет в том, что убедить здесь никого не сможет, - слишком в разных плоскостях они вращаются, оттого и стараний к тому не прикладывает, даром что встреча с пошлостью ему тяжела. Но всем своим поведением, непреклонностью взгляда, устремленного на этих людей, он как бы говорит им самое для них тревожное: ваше время истекло».
Для ролей русского, советского и мирового репертуара, для исторических и современных персонажей Владимир Богин всегда умел находить свои, запоминающиеся, очень точные краски и оттенки, будь то маркиз де Торси («Стакан воды» Э. Скриба), Шаховской и Андрей Шуйский («Царь Федор Иоаннович» А.К. Толстого), Булгаков («Возвращение на круги своя» И. Друцэ), Михно («Вечерний свет» А. Арбузова), Горацио («Убийство Гонзаго» Н. Йорданова), Петрович («Не было ни гроша, да вдруг алтын» А.Н. Островского) и другие. О нем можно смело сказать: Владимир Богин существовал вне амплуа. И для меня очень важными, интересными и яркими в воспоминаниях до сей поры остаются, практически, ни в чем не сопоставимые темпераментный, романтичный, с горящими глазами Бургоньино в «Заговоре Фиеско в Генуе» и Влас в «Дачниках», Марк Волохов из «Обрыва» и Лопахин из «Вишневого сада», чеховский Желтухин и Франциск Скриба и Легуве, Михаил Зыков и учитель Медведенко, Княжко в «Береге» Юрия Бондарева и Войков в «... И аз воздам» С. Кузнецова...
Все эти работы были разными, Богина, кажется, никогда не заботила красочность, подчеркнутая театральность образа. Гораздо важнее было всегда внутреннее движение, «биология образа» (что верно отмечала Ирина Решетникова). И еще - та внутренняя интеллигентность, что роднила даже отечественных современных его персонажей с отечественной интеллигенцией «в старом понятии», наделяя и аристократических героев, и тех, кому от рождения эти черты не были присущи, особой деликатностью, совершенством манер, едва ли не в первую очередь манерой речи...
Таким был его Лопахин - «с тонкими, нежными пальцами и душой артиста», дед и отец которого «были рабами» в имении. Он вырос не только физически, но и духовно, невольно впитав в себя окружающую, пронизывающую атмосферу, но «новое время», вытеснившее и продолжающее вытеснять прежние идеалы, не позволяет ему до конца осознать, каков он есть на самом деле. От того и мучился Лопахин Богина, что не мог понять: что же заставляет его, сильного, энергичного человека, дельца, мучиться непонятной тоской по несбывшемуся. Как верно отмечала Ирина Решетникова: «Получив право на владение усадьбой, он потрясен, оглушен эмоциональным потоком противоречий. Захлестывает полифония чувств, как в настраиваемом оркестре, когда то вырывается один звук, то заглушается другим. Переплетение щемящей радости с невольной обескураженностью. Душевный сумбур». Лопахин Владимира Богина точно знал, что Аня и Петя не насадят нового сада, потому что никому уже не нужен новый вишневый сад...
Или законченный лицедей Горацио в спектакле «Убийство Гонзаго». Или молодой и горячий романтик Франциск в «Тайнах Мадридского двора», для которого чувства куда важнее, чем власть, и он готов безрассудно упиваться этими чувствами. Или Петр Войков в «... И аз воздам» - человек в клетчатых брюках и серой шляпе, то по-французски, то по-русски ведущий споры с царем настолько горячо, цитируя попеременно Ленина и Пушкина, что его почти шутовской наряд зрители переставали замечать, вникая в доводы как одного, так и другого персонажа.
Можно продолжать и продолжать - ведь каждое из воспоминаний пробуждает следующее, и человек проходит тот отрезок пути, что давно пройден, заново, иначе воспринимая все, что перечувствовалось, передумалось тогда, много лет назад. И если тот, кого уже нет, ведет тебя этой дорогой, все обостряется ощущением ушедшего навсегда. Оттого даже самая светлая память «горчит»... «Только одна своя душа осталась», - говорил персонаж Владимира Богина Петрович в спектакле «Не было ни гроша, да вдруг алтын».
Вот и осталась нам его душа - артиста, человека, забыть которого невозможно...
Алексеева Кира, "Страстной бульвар, 10", выпуск №5-245/2022
Талант и доброта - этими двумя словами определил когда-то Петр Наумович Фоменко главные отличительные черты личности и творчества народного артиста России, замечательного мастера Малого театра Владимира Богина. Окончив Высшее театральное училище им. М.С. Щепкина, курс М.И. Царева, он проработал сезон в Русском драматическом театре им. А.С. Грибоедова (Тбилиси), а затем, с 1971 года вступил в прославленную труппу Малого театра, подмостки которого стали дороги Богину еще со студенческих времен.
В столь богатой талантами труппе найти свое место было совсем не просто, но Владимир Богин сумел быть замеченным для зрителей и критиков даже в многочисленных вводных ролях, которые он сыграл «в ожидании» больших работ. Трудно определить - чем именно запоминался молодой артист: может быть, выделявшей его всегда и во всем непоказной, а природной, врожденной интеллигентностью? Или готовностью служить сцене, независимо от того, «на ниточке» или «без ниточки» досталась роль? Умением проникнуть в характер своего персонажа и тогда, когда роли слуг, например, не требовали особых усилий, но Владимир Богин несколькими штрихами рисовал образ? Индивидуальностью, которая виделась и притягивала в каждой его работе? И, конечно, внешность - не броская, но неизменно выдававшая глубину мысли и чувства.
Талант и доброта, неотделимые друг от друга, пронизывающие собой все, что было сделано этим артистом за четыре с половиной десятилетия на сцене и экране...
Петр Наумович Фоменко снимал Владимира Богина в своем фильме «На всю оставшуюся жизнь» и телевизионном спектакле «Юность»; Витаутас Жалакявичус снял в главной роли в своей предпоследней ленте «Воскресный день в аду», философской притче, с непривычно для нас решенной в то время (1987 год) темой войны. День, проведенный двумя бежавшими пленными, литовцем-учителем и русским морским офицером, попавшими на пляж, где отдыхали молодые фашисты с девушками, и самым главным было для них остаться неузнанными, смешавшись с пляжной компанией. Русского офицера Дениса играл Владимир Богин - пересматривая этот фильм (благо, Интернет дает такую возможность), можно в полной мере оценить не только особый почерк известного кинорежиссера, но и мастерство работы театрального артиста в кинематографе...
И была роль, высоко оцененная многими - Евгений Базаров в фильме Вячеслава Никифорова «Отцы и дети», памятная по сей день старшему и среднему поколениям. Эта роль принесла Владимиру Георгиевичу поистине всенародную любовь и стала его своеобразной визитной карточкой, особенно для тех, кто не видел артиста на сцене. За создание образа Базарова Владимир Богин был удостоен звания лауреата Государственной премии СССР. Критик Зоя Владимирова писала: «Трагическое лицо - это значит лицо, состоящее в неразрешимом конфликте со временем, поставленное в обстоятельства, которые исторически сильнее его. В случае Базарова, каким он получился у Богина, важно, что он это уже понимает. Процесс начался еще там, за кадром, - Базаров входит в фильм с подозрением, переходящим в уверенность, что его программа узка, неконструктивна, что с ее помощью не спасти Россию. Его поиски выхода с нигилизмом связаны в малой степени - оттого он так неохотно, вяло защищает это свое кредо, которое, в сущности, уже не его... Крупные планы Базарова (их много и актер их выдерживает) порой говорят больше слов. Его внутренний монолог внятен нам на всем протяжении фильма. Он позволяет догадаться об усталости, о «разуверении», о глубоком недовольстве героя собой».
Но театр оставался для Владимира Богина главным, независимо от ролей, которые доводилось воплощать. Он был Чацким после Виталия Соломина, и, как отметила в той же статье Зоя Владимирова, «герой Богина отличается своей демократичностью от всех доселе существовавших Чацких. Он угловат, неловок, нефрачен, не свой человек в гостиных; временами думаешь, что он вообще здесь ненароком: зашел на минутку - и уйдет навек... Он вполне отдает себе отчет в том, что убедить здесь никого не сможет, - слишком в разных плоскостях они вращаются, оттого и стараний к тому не прикладывает, даром что встреча с пошлостью ему тяжела. Но всем своим поведением, непреклонностью взгляда, устремленного на этих людей, он как бы говорит им самое для них тревожное: ваше время истекло».
Для ролей русского, советского и мирового репертуара, для исторических и современных персонажей Владимир Богин всегда умел находить свои, запоминающиеся, очень точные краски и оттенки, будь то маркиз де Торси («Стакан воды» Э. Скриба), Шаховской и Андрей Шуйский («Царь Федор Иоаннович» А.К. Толстого), Булгаков («Возвращение на круги своя» И. Друцэ), Михно («Вечерний свет» А. Арбузова), Горацио («Убийство Гонзаго» Н. Йорданова), Петрович («Не было ни гроша, да вдруг алтын» А.Н. Островского) и другие. О нем можно смело сказать: Владимир Богин существовал вне амплуа. И для меня очень важными, интересными и яркими в воспоминаниях до сей поры остаются, практически, ни в чем не сопоставимые темпераментный, романтичный, с горящими глазами Бургоньино в «Заговоре Фиеско в Генуе» и Влас в «Дачниках», Марк Волохов из «Обрыва» и Лопахин из «Вишневого сада», чеховский Желтухин и Франциск Скриба и Легуве, Михаил Зыков и учитель Медведенко, Княжко в «Береге» Юрия Бондарева и Войков в «... И аз воздам» С. Кузнецова...
Все эти работы были разными, Богина, кажется, никогда не заботила красочность, подчеркнутая театральность образа. Гораздо важнее было всегда внутреннее движение, «биология образа» (что верно отмечала Ирина Решетникова). И еще - та внутренняя интеллигентность, что роднила даже отечественных современных его персонажей с отечественной интеллигенцией «в старом понятии», наделяя и аристократических героев, и тех, кому от рождения эти черты не были присущи, особой деликатностью, совершенством манер, едва ли не в первую очередь манерой речи...
Таким был его Лопахин - «с тонкими, нежными пальцами и душой артиста», дед и отец которого «были рабами» в имении. Он вырос не только физически, но и духовно, невольно впитав в себя окружающую, пронизывающую атмосферу, но «новое время», вытеснившее и продолжающее вытеснять прежние идеалы, не позволяет ему до конца осознать, каков он есть на самом деле. От того и мучился Лопахин Богина, что не мог понять: что же заставляет его, сильного, энергичного человека, дельца, мучиться непонятной тоской по несбывшемуся. Как верно отмечала Ирина Решетникова: «Получив право на владение усадьбой, он потрясен, оглушен эмоциональным потоком противоречий. Захлестывает полифония чувств, как в настраиваемом оркестре, когда то вырывается один звук, то заглушается другим. Переплетение щемящей радости с невольной обескураженностью. Душевный сумбур». Лопахин Владимира Богина точно знал, что Аня и Петя не насадят нового сада, потому что никому уже не нужен новый вишневый сад...
Или законченный лицедей Горацио в спектакле «Убийство Гонзаго». Или молодой и горячий романтик Франциск в «Тайнах Мадридского двора», для которого чувства куда важнее, чем власть, и он готов безрассудно упиваться этими чувствами. Или Петр Войков в «... И аз воздам» - человек в клетчатых брюках и серой шляпе, то по-французски, то по-русски ведущий споры с царем настолько горячо, цитируя попеременно Ленина и Пушкина, что его почти шутовской наряд зрители переставали замечать, вникая в доводы как одного, так и другого персонажа.
Можно продолжать и продолжать - ведь каждое из воспоминаний пробуждает следующее, и человек проходит тот отрезок пути, что давно пройден, заново, иначе воспринимая все, что перечувствовалось, передумалось тогда, много лет назад. И если тот, кого уже нет, ведет тебя этой дорогой, все обостряется ощущением ушедшего навсегда. Оттого даже самая светлая память «горчит»... «Только одна своя душа осталась», - говорил персонаж Владимира Богина Петрович в спектакле «Не было ни гроша, да вдруг алтын».
Вот и осталась нам его душа - артиста, человека, забыть которого невозможно...
Алексеева Кира, "Страстной бульвар, 10", выпуск №5-245/2022
Партнеры
Информационная поддержка
