Новости

Валерий БАБЯТИНСКИЙ, народный артист: В «Марше Турецкого» участвовать отказался…

Валерий БАБЯТИНСКИЙ, народный артист: В «Марше Турецкого» участвовать отказался…

Артиста театра и кино народного артиста России Валерия Константиновича Бабятинского зрители, несомненно, запомнили по кинофильмам «Двое в степи», «Выстрел», «Берга в тумане», «Путь к причалу», «Красная площадь» и многим другим. В телефильме «Портрет Дориана Грея» он играет главную роль, В Малом театре работает уже более сорока лет.
В эти дни известный актер отмечает свое шестидесятилетие. В преддверии юбилея мы беседуем с ним на пустой сцене филиала Малого театра.
Я дитя войны. Родился в горячие июльские дни 42-го года в прифронтовом, точнее, даже фронтовом приволжском городе Камышине, где отец командовал танковым училищем. На роддоме стояли зенитки, воздушные налеты следовали один за другим. Через два дня после рождения папа «выкрал» меня из роддома, так как его училище приказано было срочно эвакуировать. И вот, погрузив на баржи танки, машины, всю технику, курсанты и офицеры под грохот и разрывы немецких бомб переправлялись через горящую Волгу. Меня отец завернул в шинель и, как он потом вспоминал, был готов к самому худшему. Я до трех-четырех лет, пока родители воевали, воспитывался у своих украинских тетушек.
- А как вы, окончив Щукинское училище, попали не в родной Вахтанговский, а в Малый театр?
- В 1962 году я был еще на третьем курсе, когда мой педагог Евгений Рубенович Симонов собирался ставить в Малом театре «Горе от ума» и решил попробовать меня в роли Чацкого. Когда его вскоре пригласили в Малый театр главным режиссером, было решено взять в театр нескольких выпускников из Щукинского. Среди них оказался и я. В «Горе от ума» я играл во втором составе. В первом — Никита Подгорный. Когда он играл Чацкого, я — слугу Петрушку и наоборот. Вообще, надо сказать, состав был звездный. Фамусова играл Ильинский, Хлестову — Гоголева, Софью — Корниенко. Во втором составе Фамусова играл Царев, Хлестову — Фадеева, Софью — Юдина. В спектакле были заняты Рыжов, Светловидов, другие большие актеры. Целая россыпь талантов.
- Как же прошел ваш дебют?
- Откровенно говоря, вначале я играл неважно, даже плохо. Но потом все стало на место. Меня долго не вводили в спектакль. Летом Царев пригласил меня в гастрольную поездку по Сибири участвовать в концертном, укороченном варианте «Горе от ума». Чацкого опасался мне давать, его играл Подгорный, а я все того же Петрушку. Наконец, мне это надоело. Прихожу к Цареву, прошу дать мне поиграть Чацкого.
- А ты не робеешь? — спросил он.
- Нет, — говорю, — не робею.
- Ну хорошо, завтра в Туруханске будешь играть Чацкого.
Вечером мы плывем по Енисею, любуемся могучей сибирской рекой, стоим, беседуем. Царев так приобнял меня, поцеловал в лоб: «Никому не говорил, тебе скажу: ты — для Малого театра».
А в Туруханске после спектакля, где я играл не очень удачно, забыл текст, в гримерную влетает какая-то взбалмошная зрительница, кидается мне на шею и, восхищаясь моей игрой, говорит: «Вот что значит школа Малого театра, что значит Щепкинское училище!» А я возьми да скажи: «Какой Малый театр?! Я вахтанговской школы».
Царев пронзил меня холодным взглядом и, ничего не сказав, отвернулся. После этого отношения наши испортились на целых 20 лет. Только за полтора-два года до его кончины мы объяснились, и он потеплел.
- Как сложились ваши отношения в коллективе? У вас ведь действительно другая школа.
- Кое-кто из актеров ко мне с самого начала относился по-доброму. Но в целом театр, к сожалению, меня не принял: я был в нем абсолютно чужим. Об этом мне давали знать всюду: на репетиции, в буфете, в оценке моей работы...
Как-то на собрании, когда речь шла о молодых актерах, о том, что получают они мало, кто-то сказал: «Вот Бабятинский — играет Чацкого, а получает шестьдесят девять рублей». На что Виталий Доронин, обожаемый нами артист и председатель профкома, ответил: «Ну, как играет, так и получает». Может быть, справедливо сказал, но почему так обидно?
Только когда я вот здесь, на сцене филиала, сыграл в «Криминальном танго», отношение ко мне в театре изменилось. Я исполнял в этом спектакле роль Януса, парня из хорошей семьи, который попал в дурную компанию. Роль мне удалась, зрители хорошо приняли. Сама Серафима Бирман кричала мне «Браво!» На худсовете меня даже назвали новым Орленевым, который был большим мастером таких ролей.
Это было в 1967 году. После спектакля мне присвоили звание заслуженного артиста республики. Борис Андреевич Бабочкин в то время ставил спектакль «Правда — хорошо, а счастье — лучше» и взял меня на роль Платона Зыбкина.
Справедливости ради, должен сказать: в том, что у меня вначале не складывались отношения в театре, во многом я сам виноват. Уж очень у меня неуступчивый, взрывной характер. Бабочкин, помню, на репетициях меня все поддевал: «Это тебе не Чацкого играть». А однажды даже дураком обозвал. И я, мальчишка, Бабочкину, которого Фурцева боялась, дерзко ответил: «Борис Андреевич, если вы еще раз меня оскорбите, я уйду с репетиции и меня министр культуры сюда не вернет!» Все притихли. Пауза. «Перерыв», — тихо сказал Бабочкин. И перерыв этот продолжался недели две. Потом он сказал мне: «Нас хотели поссорить. Иди репетировать».
Я всегда считал, что он не просто меня не любит, а люто ненавидит. Но я ошибался. На вечере памяти Бабочкина его дочери мне сказали: «Что вы, он обожал вас как актера. Вот почитайте его записки». И подарили их мне. Я прочитал и обалдел: так тепло там обо мне написано. Вот как мы иной раз можем ошибаться.
- Валерий Константинович, вас признали, оценили в театре, как вы сейчас сказали, после «Криминального танго». До этого вы играли Чацкого. Но, согласитесь, определяющей драматургией Малого театра всегда были в основном пьесы Островского. По ним судили в театре: «наш», «не наш».
- Вы, в общем-то, правы. И я всегда с огромным удовольствием играл и сейчас продолжаю в них играть. Одна из первых моих ролей в пьесах Островского — Платон Зыбкин, о чем я уже говорил. Потом были другие. В «Лесе», который ставил Игорь Ильинский, играл Буланова. Принимал участие в двух вариантах «Бешеных денег»: в постановке Леонида Варпаховского — играл Глумова, сейчас, в постановке режиссера Иванова, с великим наслаждением играю Телятева.
- Порой можно слышать, что сейчас репертуар Малого театра не современен, не интересен молодежи. Что вы думаете по этому поводу?
- Я с таким мнением абсолютно не согласен. Более современной пьесы, чем, скажем, «Бешеные деньги», которые идут сейчас на сцене нашего театра, я на сегодняшний день не знаю. Зал, особенно молодежь, с восторгом принимает спектакль. Зрители стоя аплодируют артистам, и они по пять, семь раз выходят на поклон. Это очень современная пьеса. Как она ложится на нашу нынешнюю жизнь!
Островский — это великий драматург, это русский Шекспир. Какой чистый, сочный русский язык в его пьесах! Они всегда будут современны. Молодежь хорошо принимает и наше современное прочтение «Горя от ума» и даже «Недоросль», хотя там много старорусской речи. Я играю в этом спектакле Правдина. Когда у меня идет сцена со Стародумом, зал буквально замирает, слушая его наставления, как надо жить.
Так что говорить о том, что наш театр сегодняшнему зрителю не интересен, что наш репертуар не современен, я считаю, было бы неправильно.
- Как вы вообще относитесь к современному театру?
- Я вам скажу, когда на сцене или в кино раздевается француженка, играя с партнером любовный эпизод, это, может быть, интересно. Когда у нас на сцене раздеваются только для того, чтобы собрать побольше кассу, такой театр мне не интересен. Я уважаю Костю Райкина. Но когда вижу этого талантливого актера по телевизору в роли Гамлета, подносящим к носу грязный носок, — такой современный театр мне не нравится.
В Малом театре подобное невозможно. Кто-то из наших актеров сказал, что наш театр похож на огромный океанский лайнер, который идет своим курсом. Рядом масса других пароходиков. Они маневрируют, плывут влево, вправо, постоянно меняя курс. Мы идём только вперёд. Малому театру 200 лет. Его зрительные залы всегда заполнены до отказа.
- В театре вы довольно плотно заняты. В кино, на телевидении сейчас менее заметны. Почему?
- На телевидении и в кино в прошлом у меня были интересные работы. Правда, не так много. Удачной была работа в телефильме Виктора Турбина «Портрет Дориана Грея», где я снимался в главной роли. В кино известность получил фильм «Двое в степи». Это по рассказу Эммануила Казакевича. Снимал его замечательный театральный режиссер Анатолий Эфрос. Фильм десять лет пролежал на полке и прошел вторым экраном только после просмотра его Хрущевым. Но шума он наделал много. Снимался в целом ряде других фильмов. Наверно, мог бы проявить себя в кино более активно. Но опять же мне мешал мой строптивый характер.
- Эта черта характера до сих пор осложняет вашу жизнь?
- Знаете, с возрастом становишься мудрее, спокойнее.
- Сейчас в кино, на телевидение не приглашают?
- Недавно предложили сниматься в телевизионном сериале «Марш Турецкого». Я отказался. Эта уголовщина, чернуха до смерти надоели. Я всегда был человеком, уверенным в завтрашнем дне. Сейчас в моей стране меня сделали эмигрантом. У меня никто не спрашивал, при каком режиме я хочу жить. Да никто и не знает, что мы строим, какое общество. Даже сам президент, я думаю. В результате мы строим какую-то уголовщину, которая выплескивается на экран. Я в этом принимать участие не хочу.
- В минувшие годы вы активно занимались концертной деятельностью. Сейчас не концертируете?
- Это все в прошлом. Теперь я профессор, преподаю актерское мастерство в Музыкальном институте имени Ипполитова-Иванова.
В эти юбилейные дни я с благодарностью вспоминаю людей, с которыми свела меня судьба и которые сыграли большую роль в моей творческой жизни. Это Евгений Рубенович Симонов, Борис Андреевич Бабочкин, Вениамин Иванович Цыганков, Анатолий Васильевич Эфрос, Виктор Семенович Турбин. Я не очень-то верующий. Но когда захожу в храм, всегда подаю поминальные записочки с их именами.

Борис Сударов
«Достоинство» №34, 2002 год.

Дата публикации: 03.10.2002
Валерий БАБЯТИНСКИЙ, народный артист: В «Марше Турецкого» участвовать отказался…

Артиста театра и кино народного артиста России Валерия Константиновича Бабятинского зрители, несомненно, запомнили по кинофильмам «Двое в степи», «Выстрел», «Берга в тумане», «Путь к причалу», «Красная площадь» и многим другим. В телефильме «Портрет Дориана Грея» он играет главную роль, В Малом театре работает уже более сорока лет.
В эти дни известный актер отмечает свое шестидесятилетие. В преддверии юбилея мы беседуем с ним на пустой сцене филиала Малого театра.
Я дитя войны. Родился в горячие июльские дни 42-го года в прифронтовом, точнее, даже фронтовом приволжском городе Камышине, где отец командовал танковым училищем. На роддоме стояли зенитки, воздушные налеты следовали один за другим. Через два дня после рождения папа «выкрал» меня из роддома, так как его училище приказано было срочно эвакуировать. И вот, погрузив на баржи танки, машины, всю технику, курсанты и офицеры под грохот и разрывы немецких бомб переправлялись через горящую Волгу. Меня отец завернул в шинель и, как он потом вспоминал, был готов к самому худшему. Я до трех-четырех лет, пока родители воевали, воспитывался у своих украинских тетушек.
- А как вы, окончив Щукинское училище, попали не в родной Вахтанговский, а в Малый театр?
- В 1962 году я был еще на третьем курсе, когда мой педагог Евгений Рубенович Симонов собирался ставить в Малом театре «Горе от ума» и решил попробовать меня в роли Чацкого. Когда его вскоре пригласили в Малый театр главным режиссером, было решено взять в театр нескольких выпускников из Щукинского. Среди них оказался и я. В «Горе от ума» я играл во втором составе. В первом — Никита Подгорный. Когда он играл Чацкого, я — слугу Петрушку и наоборот. Вообще, надо сказать, состав был звездный. Фамусова играл Ильинский, Хлестову — Гоголева, Софью — Корниенко. Во втором составе Фамусова играл Царев, Хлестову — Фадеева, Софью — Юдина. В спектакле были заняты Рыжов, Светловидов, другие большие актеры. Целая россыпь талантов.
- Как же прошел ваш дебют?
- Откровенно говоря, вначале я играл неважно, даже плохо. Но потом все стало на место. Меня долго не вводили в спектакль. Летом Царев пригласил меня в гастрольную поездку по Сибири участвовать в концертном, укороченном варианте «Горе от ума». Чацкого опасался мне давать, его играл Подгорный, а я все того же Петрушку. Наконец, мне это надоело. Прихожу к Цареву, прошу дать мне поиграть Чацкого.
- А ты не робеешь? — спросил он.
- Нет, — говорю, — не робею.
- Ну хорошо, завтра в Туруханске будешь играть Чацкого.
Вечером мы плывем по Енисею, любуемся могучей сибирской рекой, стоим, беседуем. Царев так приобнял меня, поцеловал в лоб: «Никому не говорил, тебе скажу: ты — для Малого театра».
А в Туруханске после спектакля, где я играл не очень удачно, забыл текст, в гримерную влетает какая-то взбалмошная зрительница, кидается мне на шею и, восхищаясь моей игрой, говорит: «Вот что значит школа Малого театра, что значит Щепкинское училище!» А я возьми да скажи: «Какой Малый театр?! Я вахтанговской школы».
Царев пронзил меня холодным взглядом и, ничего не сказав, отвернулся. После этого отношения наши испортились на целых 20 лет. Только за полтора-два года до его кончины мы объяснились, и он потеплел.
- Как сложились ваши отношения в коллективе? У вас ведь действительно другая школа.
- Кое-кто из актеров ко мне с самого начала относился по-доброму. Но в целом театр, к сожалению, меня не принял: я был в нем абсолютно чужим. Об этом мне давали знать всюду: на репетиции, в буфете, в оценке моей работы...
Как-то на собрании, когда речь шла о молодых актерах, о том, что получают они мало, кто-то сказал: «Вот Бабятинский — играет Чацкого, а получает шестьдесят девять рублей». На что Виталий Доронин, обожаемый нами артист и председатель профкома, ответил: «Ну, как играет, так и получает». Может быть, справедливо сказал, но почему так обидно?
Только когда я вот здесь, на сцене филиала, сыграл в «Криминальном танго», отношение ко мне в театре изменилось. Я исполнял в этом спектакле роль Януса, парня из хорошей семьи, который попал в дурную компанию. Роль мне удалась, зрители хорошо приняли. Сама Серафима Бирман кричала мне «Браво!» На худсовете меня даже назвали новым Орленевым, который был большим мастером таких ролей.
Это было в 1967 году. После спектакля мне присвоили звание заслуженного артиста республики. Борис Андреевич Бабочкин в то время ставил спектакль «Правда — хорошо, а счастье — лучше» и взял меня на роль Платона Зыбкина.
Справедливости ради, должен сказать: в том, что у меня вначале не складывались отношения в театре, во многом я сам виноват. Уж очень у меня неуступчивый, взрывной характер. Бабочкин, помню, на репетициях меня все поддевал: «Это тебе не Чацкого играть». А однажды даже дураком обозвал. И я, мальчишка, Бабочкину, которого Фурцева боялась, дерзко ответил: «Борис Андреевич, если вы еще раз меня оскорбите, я уйду с репетиции и меня министр культуры сюда не вернет!» Все притихли. Пауза. «Перерыв», — тихо сказал Бабочкин. И перерыв этот продолжался недели две. Потом он сказал мне: «Нас хотели поссорить. Иди репетировать».
Я всегда считал, что он не просто меня не любит, а люто ненавидит. Но я ошибался. На вечере памяти Бабочкина его дочери мне сказали: «Что вы, он обожал вас как актера. Вот почитайте его записки». И подарили их мне. Я прочитал и обалдел: так тепло там обо мне написано. Вот как мы иной раз можем ошибаться.
- Валерий Константинович, вас признали, оценили в театре, как вы сейчас сказали, после «Криминального танго». До этого вы играли Чацкого. Но, согласитесь, определяющей драматургией Малого театра всегда были в основном пьесы Островского. По ним судили в театре: «наш», «не наш».
- Вы, в общем-то, правы. И я всегда с огромным удовольствием играл и сейчас продолжаю в них играть. Одна из первых моих ролей в пьесах Островского — Платон Зыбкин, о чем я уже говорил. Потом были другие. В «Лесе», который ставил Игорь Ильинский, играл Буланова. Принимал участие в двух вариантах «Бешеных денег»: в постановке Леонида Варпаховского — играл Глумова, сейчас, в постановке режиссера Иванова, с великим наслаждением играю Телятева.
- Порой можно слышать, что сейчас репертуар Малого театра не современен, не интересен молодежи. Что вы думаете по этому поводу?
- Я с таким мнением абсолютно не согласен. Более современной пьесы, чем, скажем, «Бешеные деньги», которые идут сейчас на сцене нашего театра, я на сегодняшний день не знаю. Зал, особенно молодежь, с восторгом принимает спектакль. Зрители стоя аплодируют артистам, и они по пять, семь раз выходят на поклон. Это очень современная пьеса. Как она ложится на нашу нынешнюю жизнь!
Островский — это великий драматург, это русский Шекспир. Какой чистый, сочный русский язык в его пьесах! Они всегда будут современны. Молодежь хорошо принимает и наше современное прочтение «Горя от ума» и даже «Недоросль», хотя там много старорусской речи. Я играю в этом спектакле Правдина. Когда у меня идет сцена со Стародумом, зал буквально замирает, слушая его наставления, как надо жить.
Так что говорить о том, что наш театр сегодняшнему зрителю не интересен, что наш репертуар не современен, я считаю, было бы неправильно.
- Как вы вообще относитесь к современному театру?
- Я вам скажу, когда на сцене или в кино раздевается француженка, играя с партнером любовный эпизод, это, может быть, интересно. Когда у нас на сцене раздеваются только для того, чтобы собрать побольше кассу, такой театр мне не интересен. Я уважаю Костю Райкина. Но когда вижу этого талантливого актера по телевизору в роли Гамлета, подносящим к носу грязный носок, — такой современный театр мне не нравится.
В Малом театре подобное невозможно. Кто-то из наших актеров сказал, что наш театр похож на огромный океанский лайнер, который идет своим курсом. Рядом масса других пароходиков. Они маневрируют, плывут влево, вправо, постоянно меняя курс. Мы идём только вперёд. Малому театру 200 лет. Его зрительные залы всегда заполнены до отказа.
- В театре вы довольно плотно заняты. В кино, на телевидении сейчас менее заметны. Почему?
- На телевидении и в кино в прошлом у меня были интересные работы. Правда, не так много. Удачной была работа в телефильме Виктора Турбина «Портрет Дориана Грея», где я снимался в главной роли. В кино известность получил фильм «Двое в степи». Это по рассказу Эммануила Казакевича. Снимал его замечательный театральный режиссер Анатолий Эфрос. Фильм десять лет пролежал на полке и прошел вторым экраном только после просмотра его Хрущевым. Но шума он наделал много. Снимался в целом ряде других фильмов. Наверно, мог бы проявить себя в кино более активно. Но опять же мне мешал мой строптивый характер.
- Эта черта характера до сих пор осложняет вашу жизнь?
- Знаете, с возрастом становишься мудрее, спокойнее.
- Сейчас в кино, на телевидение не приглашают?
- Недавно предложили сниматься в телевизионном сериале «Марш Турецкого». Я отказался. Эта уголовщина, чернуха до смерти надоели. Я всегда был человеком, уверенным в завтрашнем дне. Сейчас в моей стране меня сделали эмигрантом. У меня никто не спрашивал, при каком режиме я хочу жить. Да никто и не знает, что мы строим, какое общество. Даже сам президент, я думаю. В результате мы строим какую-то уголовщину, которая выплескивается на экран. Я в этом принимать участие не хочу.
- В минувшие годы вы активно занимались концертной деятельностью. Сейчас не концертируете?
- Это все в прошлом. Теперь я профессор, преподаю актерское мастерство в Музыкальном институте имени Ипполитова-Иванова.
В эти юбилейные дни я с благодарностью вспоминаю людей, с которыми свела меня судьба и которые сыграли большую роль в моей творческой жизни. Это Евгений Рубенович Симонов, Борис Андреевич Бабочкин, Вениамин Иванович Цыганков, Анатолий Васильевич Эфрос, Виктор Семенович Турбин. Я не очень-то верующий. Но когда захожу в храм, всегда подаю поминальные записочки с их именами.

Борис Сударов
«Достоинство» №34, 2002 год.

Дата публикации: 03.10.2002