Springie
26 января 2005 г.
Сижу и не могу подобрать слова, чтобы описать только что увиденное. Какое-то странное состояние опустошения, переживания, безысходности и не знаю чего еще одновременно. Я не знаю, как называется это чувство, но "Чайка" задела какую-то струну в душе, разбередила рану.
Во мне отдается слава Заречной, я слышу голос желания жизни Сорина, я чувствую отчаяние Треплева, призраком встает отрицание Тригорина и камнем падает последняя фраза Дорна: "Константин Граврилыч застрелился".
Я не могу здесь кого-либо выделить. Они все вместе, по отдельности они ничто. Либо все на полутонах, либо никто.
Порадовала Молочная после разочарования Софьей. Она выросла, чувствуются какие-то другие нотки.
Приятный сюрприз приподнесла Муравьева. Не было лишних ужимок - получилась как раз увядающая актриса, которая до сих пор требует к себе внимания. (Несколько перекликается с Мамаевой).
Удивил Михайлов. Уж на что я его не люблю в "Иоанне" и в "Дяде Ване", но тут это как-то не проявилось.
Соломин... И этим все сказано. (Что у него с рукой?)
В целом же это и Чехов, и не Чехов. Почему Чехов - понятно, а не Чехов - по своей динамике. Не было ощущения затянутости, было постоянное развитие, и я, видимо, почувствовала это "подводное течение", хотя я и не могу его выразить словами. А может, и не надо.
Самое бесценное было то, что я забыла кто есть кто. Обычно я если даже и ухожу с головой в действие, то все равно помню, что вот это - Коршунов, это Муравьева, это Бабятинский. А сегодня вечером они все были Треплевым, Сориным, Заречной, Тригориным...
Наверное, я просто давно не была в Театре.
