Рассказывает режиссёр-постановщик и исполнитель главной роли в спектакле «Иванов» Виталий Соломин:

В свое время Борисом Бабочкиным была сделана выдающаяся постановка «Иванова». Благодаря этому спектаклю и Бабочкину я понял Чехова — так мне казалось. Но чтобы самому приступить к работе над Чеховым, мне нужно было время. Прошло тридцать лет. Ну, я чуть раньше созрел в понимании Чехова, тем более что уже была работа над «Дядей Ваней»…

Участники спектакля

И вот, во время бесед в музее «Мелихово», с чеховедами, задавая вопросы, я понял, что знаю несколько больше, чем знают чеховеды — по существу. Не информацию по написанию пьесы, кто прототипы — это мне в один вечер рассказали. А по существу… Ведь классика высокого ранга, будучи поставленной в любую эпоху, почти всегда попадает в точку. Тем более, «Иванов» — это самая болевая точка в нашей жизни, и ее нужно тронуть, чтобы зритель забеспокоился и заинтересовался. Россия и русская интеллигенция снова попали в катастрофический период. Такого понятия, как интеллигенция, нет ни в одной другой стране. Это не только умные, или читающие, или образованные люди. Значение интеллигенции — в ее влиянии на общество, отношении к родине, к народу, к религии. Это люди, которые больше думают, относятся ко всему на более высоком уровне, видят перспективу. И таких людей, думающих, и в наше время, и при Чехове — всегда стараются схватить, вытеснить, выжать, подавить, возглавить их, руководить ими, навязать им свои вкусы и мнения… А интеллигенты всегда менее активны, потому что у них постоянно происходит внутренняя борьба, и в результате этой борьбы возникают художественные образы, открытия… Собственно, для этого человек и предназначен. И когда это невостребованно, ненужно, когда это вытесняется, приходит некая душевная растерянность.

Сарра — Л. Титова, Иванов — В. Соломин

Чехов переводит эту ситуацию в отношения между мужчиной и женщиной. Огромная проблема: человек может разлюбить. Это трагедия. Если человек жесткий — расходится, вопрос решается просто. Если человек совестливый, у него есть обязательства. Иванов связан по рукам и ногам, но он тоже жить хочет, он пытается где-то глотнуть кислороду, это просто выживание. Среди окружающих есть одна прелестная молодая девушка, у нее здоровый, живой ум, и она его очень привлекает — совершенно не как женщина. Я хотел подчеркнуть, что Сарра — очень привлекательная, эффектная, страстная женщина. А Саша — молоденькая девушка, ничего не знающая, и костюм мы ей специально такой придумали, чтобы скрыть ее формы. Она наивная, живая, с живым бьющимся умом, она как Чацкий среди окружающих. Саша искреннейшим образом хочет помочь Иванову, но не может в силу возраста, ума, не может и только загоняет его в тот угол, из которого ему, как порядочному и честному человеку, только один выход…

Последнее решение Иванова — это возвращение к самому себе. А что такое сам Иванов? Он внутренне свободный человек. Он может сказать: вот возьму и выпрыгну в окно. Или: сколько есть денег — все отдам. Но свободным быть очень трудно. Каждый шаг свободы надо завоевывать, отстаивать. И вот наступает момент, когда переполняется чаша его терпения. Он должен очень просто сказать: „Все. Сейчас я все это кончу“. Смотрит в глаза доктору: „А ты так можешь?“ Никто этого не ожидает и никто не может так сделать, хотя все подталкивают его к этому последнему шагу. Он, как живое существо, сопротивляется, он легкий и жизнелюбивый человек, совсем не нытик. Он только понимает: так нельзя.

А окружающие Иванова люди живут растительной жизнью, не думают о своей душе и о том, что будет дальше. Люди вообще мало о себе знают. Может, мы знаем о себе один процент того, что надо знать. Человечество — как слепые котята. Можно, конечно, не задумываться. Можно поддать, пиво, бабки, бабы, работа, карьера, дачу построил, на старость себе приберег, и все чудно. И все равно приходит последний момент, когда спрашиваешь себя: а зачем жил? Так вот, к таким людям, как Иванов, этот вопрос приходит с детства. Как сказал Горький о Есенине: это инструмент, созданный для поэзии. Есть люди, созданные для этих вопросов. Иванов переживает не оттого, что другие плохие. Он мучается в поисках этого огромного понятия — как надо жить? У него нет сильных врагов, отвратительных людей, Ричардов III. Но все окружающие бросили по грамму — и он оказался в засыпанной могиле.

Художественное оформление спектакля выполнено в символическом ключе. На самом деле любые декорации — символические. Это иллюзия, все сделано из досок, тряпочек… Создается новая жизнь, новая среда. Можно сколотить из досок дом, а можно, как сделали мы, поставить дуб. Как у Толстого в «Войне и мире». Он же не символист, но и у него есть этот символ дуба. Образ, воплощенный театром — огромное дерево с кроной, под которой живут поколения, умирают, возникают новые… А это дерево живет и все видит… Возникает атмосфера, воздух, это все происходит в зыбком и прозрачном мире. Важен момент, когда на сцене разбивается банка с вареньем — это есть и у Чехова. Все ломается, все рушится, все умирает, лишь вечность остается, и надо помнить, что это небо и эта земля будут всегда. А мы живем между небом и землей, и надо жизнь устраивать.