Новости
ЛЮДМИЛА ПОЛЯКОВА: «ПРАЗДНИКИ НЕ СВЯЗАНЫ С КАЛЕНДАРЕМ».
ЛЮДМИЛА ПОЛЯКОВА: «ПРАЗДНИКИ НЕ СВЯЗАНЫ С КАЛЕНДАРЕМ».
ЛЮДМИЛА ПОЛЯКОВА: «ПРАЗДНИКИ НЕ СВЯЗАНЫ С КАЛЕНДАРЕМ».
Она мечтала изучать глубины морского дна, мечтала попасть в высокое небо, проникнуть в иные миры, став космонавтом. Она хотела строить БАМ и учить детей в маленькой сельской школе на берегу озера. Она стремилась стать переводчиком с французского… Ей хотелось всего и сразу. Ей все было интересно. Многие из своих желаний она пыталась осуществить, какие-то почти успела реализовать. Но возникали новые мечты, новые грезы, новые желания… И опять хотелось быть и тем и этим одновременно. Так длилось, пока в один прекрасный момент она вдруг не поняла, что становиться всем, кем захочется, все время меняться, превращаясь то в одного, то в другого, можно избрав единственную профессию. С тех пор ее поиски жизненного пути закончились. Она поняла раз и навсегда: Театр – вот настоящее призвание.
Сегодня народная артистка России Людмила Полякова – одна из ведущих актрис Малого театра. Свой талант, свое сердце, свой яркий темперамент, свое зрелое мастерство она щедро отдает зрителям, выходя на сцену прославленного театра в образах помещицы Мурзавецкой («Волки и овцы»), няньки Филицаты («Правда – хорошо, а счастье лучше»), аристократки Чебоксаровой («Бешеные деньги»), свахи Глафиры Фирсовны («Последняя жертва»), княгини Тугоуховской («Горе от ума»)…
Она продолжает сниматься на телевидении и в кино, прибавив к своим героиням, созданным в фильмах золотой серии советского кино («Восхождение», «Агония», «Прощание с Матерой») персонажей сегодняшней жизни («Самозванцы, «Бумер»). Но главной ее привязанностью, главным делом остается театр.
Сейчас Людмила Полякова готовиться стать гоголевской героиней Анной Андреевной Сквозник-Дмухановской в спектакле «Ревизор», который ставит Юрий Соломин. После репетиции «Ревизора» мы и встретились с Людмилой Петровной, чтобы поговорить о жизни, о творчестве, о любви и поздравить читателей с предстоящим Новым годом.
- Поправьте меня, если ошибаюсь, но мне кажется, с Гоголем на сцене вы встречаетесь впервые.
- Это, действительно, так. Но перед тем, как выйти на сцену в гоголевской роли, этим летом я совершила фантастическую поездку. Отдыхала я на даче, не имея никаких далеко идущих планов. И вдруг, не знаю, что меня подтолкнуло, какое наитие, но я внезапно сорвалась, взяла тур и улетела в Италию. Потому что, когда я была в Риме пятнадцать лет назад, я запомнила, что там есть кафе «Эль Греко», которое Гоголь очень любил. Он же жил в Риме большую часть своей сознательной жизни, и в этом маленьком кафе проводил свое свободное время. Там есть место, посвященное памяти Гоголя, место, где все расписались в день его похорон. Там вывешены фотографии и соболезнования. Конечно же, попав в Рим, я отправилось в это кафе и, несмотря на безумные цены, позволила себе там чашечку кофе капучино. Мне разрешили фотографировать. Но что сделала я дальше? Я вышла на улицу и стоя напротив кафе, прочитала весь свой текст из первого акта, который к этому времени уже знала наизусть. Я прочитала его внутренне, как бы советуясь с автором. И у меня было такое чудесное ощущение, словно Николай Васильевич сказал: «На верном пути». Ну, это мои такие заморочки. Тем не менее, я получила очень сильный эмоциональный заряд для дальнейшей работы над ролью.
— Гоголь особый автор, с совершенно неповторимой стилистикой. Как вы ощущаете эту стилистику, и как следует играть его пьесу?
- Я всегда воспринимаю все эмоционально. Для меня главное: попадает в меня пьеса или не попадает. Мне интересно только то, что наполняет ум и душу. Сейчас для нас уже стал привычным термин «фантастический реализм». Мне нравится это определение, оно мне понятно. Ведь все персонажи Гоголя, они как бы совершенно реальны и в то же время, конечно, все происходящее воспринимается как абсолютная фантастика. И соединение фантастики и реальности дает большую пищу и уму и эмоциям. А играть, мне кажется, нужно предельно реально. Только тогда возникнут аллюзии фантасмагории происходящего. Вот так я представляю Гоголя. А вот, как это сделать на сцене, чтобы через очень конкретные, очень реальные ситуации возникала аллюзия на счет всей страны, всей России? Как научиться тому, чтобы за конкретными персонажами, которые ходят по сцене и говорят какие-то свои слова, возникала картинка глобального масштаба? Мы должны найти свой ответ.
Я вообще очень люблю жанр притчи. Когда, например, предельно реально играешь какую-нибудь ситуацию, а за ней невольно возникают ассоциации, аллюзии, нечто большое, глобальное, выходящее за рамки сказанного текста. Меня и среди литературных произведений особенно интересуют те, что написаны в жанре притчи. Скажем, я очень люблю Маркеса и Борхеса. Роман «Сто лет одиночества» Маркеса стал моим любимым, я буквально через каждые два года обязательно его перечитываю. А вот бесконечно любимый мною Островский, пьесы которого я с большим наслаждением играю, до жанра притчи все-таки не дотягивает.
- Получается, Гоголь вам ближе и дороже Островского…
— Нет, нет, нет. Я не могу так сказать. Так же, как, не могу ответить, когда меня спрашивают: какая ваша любимая роль? Вот в данный момент, меня занимает только Гоголь. Островский для меня, как будто в прошлой жизни. Когда я работала над его пьесами, именно Островский был тогда самым дорогим и любимым автором. А дальше будет у меня, допустим, роль в пьесе Горького, и в этот момент он станет самым близким и дорогим. Это такая природа актерская. Я не могу про какого-то одного автора сказать, что это мой любимый писатель на всю жизнь. А что касается Островского, это — лицо нашего театра, как я могу его не любить?
- Только потому, что лицо театра? А удовольствия от общения с ним вы не получаете?
- Дело в том, что я удовольствие получаю просто от пребывания на сцене, от самой игры. Наверное, моя природа — это игра. Для меня реальная жизнь даже менее интересна. Она не очень для меня расцвечена. Так получается, что все, что я об этой жизни думаю, я реально воплощаю на сцене. И происходящая на сцене жизнь она для меня раскрашенная, реальная, интересная. Но это не значит, что кончился спектакль, а я всё буду долго пребывать в образе своего персонажа. Или встав утром, сразу начну готовиться к вечернему спектаклю, вспомнив: Боже, я сегодня играю, у меня сегодня «Правда – хорошо, а счастье лучше», я сегодня – Филицата. Ничего подобного. Я об этом даже не думаю. Иду на утреннюю репетицию, затем делаю какие-то дела. Но, как только наступает время вечернего спектакля, я готова выйти на сцену. Я всегда ощущаю это мгновение скорого выхода. В половине седьмого, без 15 семь, я улавливаю волну, которая идет из зрительного зала, я ее нюхом чувствую, я ее слушаю по радио. И вдруг у меня внутри как будто открывается какой-то клапан, отдушина какая-то. Я выхожу на сцену и всё, уже ничего не существует, что было на протяжении всего дня. Вот я – Филицата, сижу, чищу яблоко и с таким наслаждением, с таким удовольствием рассказываю про этот дом, про то, что у нас происходит, про свою воспитанницу, про бабушку, которая ее тиранит. Я не знаю, это какая-то чертовщина, наверное. Потому что я одновременно и она и я. И это доставляет мне наслаждение.
Я еще такую вещь знаю за собой. Вот у меня, например, в ноябре 17 спектаклей. В них я должна не просто выйти и уйти за кулисы, а вести эти спектакли, как я говорю, взвалить и пронести до конца, чтобы что-то осталось в душе у зрителя. Я себя ощущаю какой-то энергосистемой, у которой много всяких проводов и включателей. Но это не значит, что они у меня одновременно все включены. Потому что, если мне, например, «Волки и овцы» играть только через 10 дней, я даже не вспоминаю ни о какой Мурзавецкой. Вот сейчас я знаю, что мне нужно сегодня сыграть «Правду», а через три дня — «Бешеные деньги». Это будет особенно ответственный спектакль, потому что первый раз будет играть новый партнер. Мне нужно обязательно подстроиться к нему. И я сегодня, отыграв «Правду», буду подстраивать всю свою психику, всю свою органику уже под «Бешеные деньги». Работа идет подспудно, параллельно с жизнью. Последнее время я езжу на дачу в электричке и по дороге учу текст «Ревизора». Я его в себя укладываю, размышляя о новой роли. Хотя я знаю, что мне нужно посадить цветы, пересадить что-то и так далее. Но я все время невольно думаю о предстоящей работе.
А роли, которые уже играю, они в основном сделаны, хотя, конечно, каждый спектакль добавляет что-то новое. То есть, грубо говоря, борозда как бы уже прочерчена, а дальше можно ее углублять, шлифовать, корректировать и так далее. Работа идет постоянная, каждодневная.
А от тех ролей, что я уже не играю, остаются рубцы. Точнее говоря зарубцевавшиеся шрамы, уже почти неощутимые. Я 13 лет играла спектакль «Продавец дождя» в Театре Станиславского. И до сих пор иногда на улице меня кто-нибудь останавливает и говорит: Я помню, я помню. А я сама уже почти забыла. Я помню, конечно, общее ощущение, но слов роли я уже не знаю. То есть шрам зарубцевался. А иначе и не может быть. Иначе я вся была бы в ранах и насечках.
А на счет бедного Островского, не переживайте так. Это гордость русского народа, гордость России. Но есть какие-то вещи, которые, может быть, в нем нужно еще открывать. Вот Шекспир стал мировым драматургом. А с Островским пока так не получается.
Скорее с Чеховым вышло.
Вот почему пьесы Чехова называются комедиями, хотя там никакой комедии нет? Я вдруг заметила по жизни такую особенность. Происходит на наших глазах какая-то неприятная история, почти драматическая, а мы невольно говорим: слушай, но комедия просто какая-то. Может быть, и Чехов вот в этот плане называл свои пьесы комедиями. Его, как говорится, еще расшифровывать и расшифровывать. Но мне кажется, глубина и величие Чехова в том, что он стоял как бы над всем, о чем он нам повествовал. Потому что, как только мы становимся на один уровень и влезаем конкретно во все подробности, так мы сразу делаемся мельче. Нужно, я считаю, в профессии разобрать подробно, со всеми нюансами пьесу и роли, а дальше быть как бы немного над ними.
- В каждой роли, во всяком спектакле, в любом жанре подходит подобный метод?
- Думаю, да. Например, что такое трагедия. Как ее играть? Трагедия – это рок, предопределенность, непоправимость. И поэтому, как ни странно, трагедию нужно играть очень просто и тихо. Все равно уже ничего изменить нельзя. Поэтому у зрителя идут мурашки. Он понимает: надежды нет, ничего поправить нельзя. А когда еще борются, сопротивляются, пытаются что-то изменить это — драма, это еще не трагедия.
- А какова ваша жизненная позиция, ваша линия поведения не на сцене, а в подлинной реальности?
В юности мне все время снились какие-то очень яркие, красочные сны. Другие планеты какие-то. Все какое-то было очень мощное. Всегда яркие, сочные краски. Такое ощущение, как будто я изначально стояла над этой жизнь и смотрела на нее со стороны. При этом я – фаталистка. Я никогда не сопротивляюсь, не барахтаюсь и не борюсь. Я все понимаю и все принимаю. Я никогда ни за кого не боролась. Да, бывало обидно, бывало больно. Но бороться, расталкивать или какие-то поступки совершать, доказывая, что, дескать, я лучше, полюби меня. Нет — так нет. Я ухожу сразу в сторону. В принципе, у меня, конечно, не актерский характер. Я же практически не заинтересована ни в чем. То есть мне нравится сам процесс игры. Я вышла, я общаюсь с залом, и мы получаем взаимный кайф. Ну, возможно, иногда я, ошибаюсь, и такой у нас происходит взаимный энергетический обмен. Это самое прекрасное вообще, что может быть. Я даже не знаю с чем это можно сравнить. Только если со звездным небом, когда бывают такие холодные августовские вечера и когда оно такое яркое, яркое и думаешь «Боже мой, это же бесконечность впереди». Ну, или когда красивая осень. Какие-то такие мгновенья в жизни бывают.
- Получается, для вас театр больше жизни, важнее жизни, интереснее жизни.
Для меня – да. У меня получилось так, что после 50-ти, несмотря на пережитую трагедию расставания с театром Васильева, когда буквально рушилась моя судьба, с приходом в Малый театр моя жизнь и театр как бы слились вместе. Получилось, что все, что я сейчас про эту жизнь думаю, все, что я ощущаю, я это все выражаю на сцене. Мне даже не приходится играть. У меня такое ощущение, что я живу. Для меня сцена – это такая же моя жизнь. И какая из них более реальна, я даже не знаю.
Хотя прежде, чем стать актрисой, я очень многим хотела быть. Я же поступила в училище, смешно сказать, почти в 21 год. В это время училище уже заканчивают. До того, как окончательно определиться с профессией, кем только я не пыталась стать. Меня было так много, словно раздирало всю. Одно время я страстно мечтала быть океанографом. Грезила о морях и океанах. Начитавшись Паустовского, я даже поехала в Одессу, потому что решила, что там должен быть институт, в котором учат на океанографов. Но поскольку я — непрактичный человек, я даже не узнала толком, когда экзамен. Я просто приехала и считала, что меня возьмут учиться, а меня не взяли. Мать моя даже так и не узнала, что я улетала. Потому что я сама себе всегда была предоставлена.
Я очень рано стала самостоятельной. Закончила школу рабочей молодежи, устроилась педагогом – воспитателем в лесную школу в Павловом Посаде. При этом я еще изучала на курсах французский язык, а потом даже поступила в ИнЯз. Потому что был момент, когда мне очень хотелось быть переводчиком с французского. И все это оттого, что в тот период моим любимым героем был французский король Генрих IY, ставший для меня столь дорогим после прочтения одноименного романа Генриха Манна. В общем в то время, мне все было интересно.
Я сама себя воспитывала, напитывала, сама себя развивала. Потому что мама, царство ей небесное, прекрасная, добрая, милая женщина, но она совсем была другой человек. Нормальный, конкретный, реальный человек с очень не сложившейся несчастной судьбой. И ее это очень занимало. Ей казалось, , что, если женщина не замужем, то значит у нее не сложилась жизнь. И она всеми силами, стремилась выйти замуж. И так получилось, что именно в этот период, когда я вступила в свой романтический возраст, мама все-таки вышла замуж и занималась, естественно, собой.
Но судьба оказалась ко мне милосердной. Почему я говорю, что я – фаталистка. Я верю: Бог все время был где-то рядом. Я могла ведь стать кем угодно. Пойти по любой дорожке. Я ведь жила на Самотеке, недалеко от Марьиной рощи, весьма своеобразный район Старой Москвы. Из этой Самотеки практически не было никаких выходов. Я даже не помню, чтобы оттуда кто-нибудь кем-то стал. То есть практически был один путь, как говорится: «консерватория, суд, Сибирь».
Судьба меня извилисто вела, пока, наконец, не открыла для меня двери театрального училища. Сколько я делала различных попыток, пытаясь найти свой будущий путь, и, казалось бы, уже почти определилась. Я к этому времени уже поступила на вечерний факультет в ИиЯз и работала машинисткой-стенографисткой в тресте Глав Газа. Трест находился на Неглинной улице, и в обеденный перерыв мы ходили пить кофе в старое кафе «Арарат», которое граничило с Щепкинским училищем. И вот однажды, в один прекрасный майский день я почему-то ощутила себя совершенно необыкновенной. Бывают же иногда такие моменты. Почему-то я вдруг почувствовала себя в полном порядке и переступила порог Щепкинского училища.
- Все так спонтанно произошло?
- Ну, нет. Были и прежде мгновенья. Я очень люблю сумерки. И иногда гуляя по Москве, я мечтала и грезила наяву. Идешь в красивый какой-то вечер, читаешь стихи, может быть, и сочиняешь что-нибудь, думая о необыкновенном и несбыточном. Но моя бабушка, которую я очень любила и которой я однажды открыла, что очень хотела бы быть артисткой, сказала мне: «Милка, ну, ты посмотри на себя, ну, с кем ты играть будешь на сцене. Где тебе мужика то найдут такого, чтоб ты с ним вместе играть могла». И поскольку я доверяла бабушке, — кстати, она была копией Пашенной, ну просто одно лицо, — я понимала, что она говорит это, желая мне добра. Она убедила меня, что я слишком высокая и вообще нестандартная, и я поверила, что не могу выходить на сцену.
Кстати, мне до сих пор не понятно, как меня взяли в училище. Я была такая худая, худая и длинная. По тем временам очень высокая. И даже, когда я уже закончила учебу, причем весьма успешно, потому что меня пригласили практически все театры, у меня несколько лет все еще сохранялись комплексы по поводу своих внешних данных. Я никому об этом, конечно, не говорила, но это было. А поверила я в себя только, когда Леонид Викторович Варпаховский настоял на моем назначении в спектакль «Продавец дождя». В этот момент в театре Станиславского работали Нина Веселовская, Майя Менглет, Оля Бган. Целая плеяда звезд. Блестящие актрисы, они снимались в кино, были известны, популярны. Но Варпаховский почему-то выбрал меня. И этот спектакль в корне изменил мою актерскую судьбу.
- Столь сложно обретенная профессия вас никогда не разочаровывала?
- Как только я переступила порог училища, почти сразу поняла: все мои метания и искания закончились. Вот оно мое место. Место, где я могу себя выразить. Больше я попыток уже не делала. Хотя складывалось все не совсем гладко. Еще в училище мой педагог, руководитель нашего курса Виктор Иванович Коршунов сказал мне: Ты только верь в себя, в свою звезду. Но знай, твоя настоящая актерская судьба может сложиться только после 50-ти. И хотя сам он был тогда совсем молодым, многое он предвидел, предугадал. И когда я пришла в Малый театр, когда сыграла «Дядюшкин сон», он сказал: Вот ты и заняла свое место. Оно тебя ждало. Это место было твое».
У меня были разные периоды в моей актерской жизни. Был счастливейший период работы с Леонидом Викторовичем Варпаховским, замечательным режиссером, который практически открыл меня как театральную актрису. Были работы, осуществленные в том же театре Станиславского под руководством прекрасного режиссера Бориса Львова-Анохина. Были удивительные встречи с потрясающе интересными кинорежиссерами и необыкновенными людьми Ларисой Шепитько и Элемом Климовым, в фильмах которых мне довелось сниматься. Был совершенно фантастический период, связанный с Анатолием Васильевым. А потом мучительный, болезненный разрыв с ним и его театром. И, наконец, моя сегодняшняя жизнь в родном Малом театре. В театре, куда я пришла почти в 50 лет и где, как предсказывал когда-то Виктор Иванович, состоялась моя судьба.
Не знаю, видимо, так Бог распорядился. Я очень люблю жизнь. Люблю своего сына. Мне нравится путешествовать, читать, готовить борщ, сажать цветы, вязать на спицах... Меня многое увлекает. Но более всего я люблю играть на сцене. У меня были периоды, когда я по несколько лет не имела никакой интересной работы. Я даже в Малый театр пришла, когда ушла от Васильева, думая, страшно сказать, что я пришла на покой. У меня не было никаких амбиций. Я была так изранена и избита всем, что произошло с нами в последние годы работы с Васильевым. И я пришла сюда без каких-либо особых надежд. И единственное, что я тогда испытывала – это безумную благодарность за то, что меня сюда взяли, пригрели и, грубо говоря, дали кусок хлеба. И такая вдруг открылась неожиданная судьба, неожиданная жизнь! - Значит, теперь вы ощущаете себя вполне счастливой?
- Я руководствуюсь правилом, которое не сама придумала, но которое для меня безусловная истина: у Бога никогда не просят добавки. Нужно быть благодарным за то, что он дал. Поэтому каждый вечер я говорю: Спасибо! И каждое утро, просыпаясь, произношу: Господи, помоги! Вот, сегодня пасмурный день. А, еще три дня назад какие были роскошные, светлые, ясные дни, какая стояла подарочная осень у нас. Ну вот. Есть день. Есть дом – моя квартира, в которой мне тепло и уютно. И есть у меня второй Дом – Малый театр, которому я безумно благодарна за то, что на 66-м году жизни я могу заниматься любимым делом.
Сейчас я себе говорю: то, что мне Господь дал, то, что он мне подарил, это уже сверх меры. Когда мой сын был маленьким, он меня спрашивал: мама, а если бы ты за свою работу вообще ничего не получала, ты все равно ее бы делала. И я отвечала: да, сыночка, все равно я ее бы делала. И он на это: какая же ты счастливая мама. И, действительно, это редкое счастье. Мы работали тогда за гроши, но все равно получали удовольствие просто оттого, что выходили на сцену, исполняли роль, входили в контакт со зрителем. И этот взаимный энергообмен был и остается самым большим счастьем. Какое наслаждение, переступив порог, попадать в этот луч света и открывать для себя и людей новые миры.
- А почему Вы сразу после училища не пришли в Малый, ведь вас приглашали?
- Была у меня тогда такая странная, противоречивая, юношеская, видимо, бравада. Потому что меня со второго курса все время называли Пашенной. И я думала: что же это? Вся моя жизнь уже предопределена? Потом, это сейчас положение в театре изменилось. Приходят молодые актеры и актрисы и все играют главные роли. А в то время, я это хорошо понимала, я точно знала, что буду годами сидеть без работы. Поэтому и ушла в другой театр. И не жалею об этом. Я поработала в театре и в кино. Я встретилась с прекрасными режиссерами и партнерами. Один Евгений Павлович Леонов чего стоит. Я даже успела с Урбанским сыграть несколько спектаклей до его гибели. И с Глебовым я играла. И с Жорой Бурковым. Были же прекрасные актеры в это время в театре Станиславского. Кроме того, я увидела мир. Со спектаклем Васильева «Серсо» мы исколесили всю Европу.
- Сейчас вы играете очень много спектаклей, у вас очень большая нагрузка в театре. Откуда берутся силы?
- С ранней юности у меня бывали упадки сил. Как я себе восстанавливаю? Я, как зверьки, заползаю в нору. Я в этот момент отключаю телефон, ни с кем не общаюсь, стараюсь не разговаривать. Чтобы не растрачиваться, чтобы организм, как в коконе в каком-то, сам себя обработал и переработал.
Сейчас у меня появился еще один способ восстановления сил. На меня очень хорошо действует баня, парная. И вот это контрастное пребывание в парилке, а потом в ледяном бассейне создает у меня впечатление полета.
И третий момент: у меня есть свой кусочек земли. Когда позволяет время, я могу поехать туда, Вечером я разжигаю костер, смотрю на звездное небо, и буквально через час такая наступает гармония с миром. Я растворяюсь в природе и думаю: Боже мой, как все прекрасно, какая жизнь интересная. Как вообще все хорошо!
- А специально для поддержания формы что-либо делаете?
- Никогда. У меня очень странная противоречивая натура. Потому что, как только я принимаю какое-то очень правильное, хорошее решение, мой организм начинает делать все наоборот. Поэтому, изучив свой организм, я поняла, что не должна принимать никаких кардинальных решений.
А если я действую, то только осознав задачу и особо подготовив ее решение. Как, например, в свое время, очень давно, я бросила курить. Сколько раз я пыталась это сделать, как все нормальные люди. Но ничего не выходило. Я поняла, что так вот просто усилием воли отказаться от этой пагубной привычки не могу. И начала себя исподволь готовить. У меня была специальная программа. Тогда было довольно тяжелое для всех нас время. У меня уже был маленький ребенок. А курила я только хорошие сигареты по 2-3 рубля за пачку. В те времена — это были колоссальные деньги при зарплате 75-85, ну пусть даже 100 рублей. Я начала высчитывать и поняла, что таким образом я своего ребенка лишаю двух килограммов апельсинов, которые я могла бы ему купить на эти деньги, или яблок и еще каких-то фруктов. То есть я начинала вот с таких вещей. А потом у меня ведь мания на вкусные, красивые запахи. В то время моими любимыми духами были «Фиджи», которые стоили 25 рублей. И я поняла, что, выкуривая 10 пачек этих сигарет, я тем самым лишаю себя флакона «Фиджи». Короче, бросила я курить.
Каждый должен изучать свой организм, прислушиваться к себе. Я, например, никогда себе не отказываю в чем-то, чего мне очень хочется, как это делают люди, которые сидят на жесткой диете. Если мне вдруг мерещится перед глазами, как я кусок бородинского хлеба намажу маслом и положу на него кусочек селедки, так я это и сделаю. Я не думаю о лишних калориях, я позволяю себе такие вещи. А когда у меня бывают сильные, очень сильные переживания, то я снимаю стресс тем, что иду, например, покупаю 2-3 куска торта. И я знаю, что меня это быстро-быстро приведет в порядок. Потому что самое главное для организма – положительные эмоции. Ну, конечно, надо действовать в разумных пределах.
-И что, никогда никаких диет. Никаких специальных физических упражнений?
- Ни диет и ни упражнений. У меня нет кого-то, кто бы мог за меня выполнять домашнюю работу. Я все делаю сама. И, когда была больна мама, а больна она была настолько, что стала почти беспомощной, я все делала за нее. В этот момент у меня был маленький ребенок. Весь дом был на мне. Я стирала, убирала, готовила, доставала продукты, а в то время мы их не покупали, а именно доставали.
А сейчас я работаю на даче. Я сама все сажаю. Для этого нужно землю подготовить. Много носить, поливать, косить, вытаскивать сорняки. Это большие физические нагрузки. Пусть, кто хочет, у кого есть свободное время, идет в фитнес-центр. Для меня фитнес-центр – это моя земля.
- Ну, земля — это летом, а зимой что?
- А зимой вы попробуйте сыграть 17 спектаклей в месяц. Это что значит? Это означает выйти на эту площадочку и повертеться. И сколько я в этот момент теряю, я не знаю. Я даже себе позволяю, придя после спектакля, нормально поесть. Заранее себе готовлю салат довольно большой, какой-то бутерброд съедаю. Позволяю иногда, если есть такое настроение, бокальчик красного вина. Тем самым снимается стресс, я больше уже не думаю о прошедшем спектакле. Потому что спектакль закончился, а ты продолжаешь его доигрывать, все еще не можешь отключиться.
- Какую еду вы любите готовить? Можете поделиться вашими излюбленными рецептами с читателями?
— Поскольку я человек простой, я люблю очень все простое, простую пищу. Любимая с детства еда – это картошка в мундире, кислая капуста, красивая луковица и все это с подсолнечным маслом. Это был мой любимый салат. Я могла больше вообще ничего не есть, кроме такого салата.
Но сейчас поскольку уже сложнее есть такую еду, то ужасно люблю в последнее время готовить перцы. Обыкновенные болгарские перцы. Вытаскиваю серединку, чуть-чуть смачиваю оливковым маслом, кладу буквально ложечку соевого майонеза, немножко чеснока с зеленью и запекаю в духовке 15-20 минут. Это можно есть и в холодном виде, и как гарнир, и как закуска, и как салат. Очень полезная, простая и очень легкая еда.
Или другой вариант: беру хороший творог и рублю туда любимую кинзу и базилик, добавляю 2-3 зубчика измельченного чеснока и 2-3 ложки соевого майонеза. И получившуюся массу заворачиваю в салатные листья: в китайский салат или в салат айсберг.
Мясо я вообще очень мало ем. Очень редко и в основном птицу. Гораздо чаще употребляю рыбу. А самая любимая рыба – это кальмары. Когда мне нужно кого-то удивить, поразить, то я готовлю котлеты из кальмаров. Рецепт очень прост. Тушки на 30 секунд – ни в коем случае не больше – поместить в кипящую подсоленную воду, затем промыть проточной водой и положить в дуршлаг почти на 40 минут, чтобы с нее сошли все капельки. И дальше: ингредиенты обыкновенных котлет: булочку (2-3 куска) размочить в молоке или сливках. Можно взбить белок и использовать его, когда уже лепишь котлеты. Ну и как обычно: чуть-чуть перчику, чуть-чуть соли и луковку. Эти катышки обвалять в муке и на сковородку в раскаленное, нагретое масло на 5 минут.
А еще последнее время я делаю многофункциональную еду из рыбы. Беру кусок форели или кусок семги и получаю из них много всяких блюд. Какие-то кусочки я могу малосольными сделать, какие-то вырезаю ля жарки, а из брюшек, которые слишком жирные для засолки и жарки, я делаю легкий супчик. 1-2 картошки, петрушка, луковичка. Буквально все это закипает и только тогда туда можно положить кусочки форели или семги. Через какое-то время закрыть. И получается такой легкий супчик. То есть не надо его варить глобально, часами.
Очень люблю овощные супы, в которые закладываю всю зелень, какая есть под рукой, все сорта капусты, какие есть, корень сельдерея, перчики всякие, чеснок, лук. Все порубить, сложить в кастрюлечку, залить кипящей водой, положить кусочек сливочного масла для духа и в маленьком количестве водички буквально 10-15 минут потушить. А потом опять же кипящей водой залить до размера, сколько вам нужно – 2 тарелки, 3 тарелки. Какое-то время это должно постоять под крышкой до полной готовности.
Самое главное, чтобы это все не прело, не переваривалось. У меня, например, от детства остались в памяти эти огромные кастрюли литров на 5, наверное. Ведь бедные же все тогда были, жутко бедные. И вот варили какой-нибудь суп, чуть ли не на неделю. Я, правда, любила очень фасолевый суп. Но на 5-й день он уже превращался в полную мешанину. Так что, став взрослой, сознательной женщиной, я ввела принцип: все должно быть такое легкое и прозрачное. Легкие супы, только что сваренные.
- То есть впрок, на два-три дня никогда не готовите?
- Нет. Нет. Нет. Никогда. Я знаю, например, что Ваня, мой сын, может придти и готовлю к его приходу. И Мерсе, его жена, тоже полюбила мои «борщики», как она их называет.
Главное в процессе приготовления пищи, неважно, готовите ли вы для себя или для детей, для любимой подруги или просто для знакомых, — надо обязательно делать это с любовью.
- А что вы будете готовить на Новый год?
- Ничего особенного. Просто куплю больше фруктов. В салаты добавлю орехи, которые каждый день не употребляю. Наверное, приготовлю чернослив с грецкими орехами, залитыми сметанкой, взбитой с сахаром.. Засолю обязательно семгу. Иногда, мы еще зажариваем курицу. Но в основном едим салаты, салаты, салаты.
- Ваш сын будет с вами в Новый год и на Рождество?
- Надеюсь на это. Хотя сейчас Ваня еще в Испании, на Минорке вместе со своей женой Мерсе.
- Вы скучаете, когда его нет рядом?
- Скучаю, конечно. Но я — человек реальный. Я понимаю, что ему там хорошо. Он встретился с женой, с ее родными. Его все там обожают. Папа фантастически вкусно готовит паэлью и кус-кус. Он в семье — главный повар. Мама следит за магазином. Сестра Мерсе с мужем открыли ресторан на берегу моря. Мерсик выполняет там функции менеджера, администратора и переводчика одновременно. Она закончила русский факультет в университете Гранады. Очень хорошо говорит по-русски. Переводит почти синхронно.
- А Ваня что делает, когда уезжает к жене в Испанию?
- Когда как, по-разному складывается. Сейчас в основном отдыхает, потому что это лето, здесь у него было очень напряженное. Тем не мене он взял с собой компьютер, на котором создает музыкальные композиции. Ваня ведь – диджей. Он же работает по договорам. В последнее время сотрудничает с фирмами сноубордистов, еще с какими-то фирмами, которые осуществляют красочные музыкальные акции по всем городам России. Ваня создает музыкальные композиции для этих акций. Иногда ездит со сноубордистами на их соревнования и тренировки. При этом он состоит в клубе от общества «Пропаганда», в котором проводятся вечера. Там собирается публика, которая исповедует определенное направление молодежной культуры. У нас эта культура пока еще мало распространена и даже вызывает какую-то негативную реакцию. Брейк-данс, рэп, граффити у нас порой воспринимаются как что-то неприличное. А на самом деле эта культура совсем не агрессивна, она эмоционально добрая.
- Как Вы обычно встречаете Новый год?
- Только дома. Обычно покупаю какое-нибудь очень вкусное питье. Очень люблю кампари. И мы, пока еще рубим салаты, пропустим бокальчик. Обязательно приберегу какое-нибудь хорошее шампанское, но иногда до шампанского уже и не доходит. Иногда возникают у нас небольшие конфликты. Вот прошлый Новый год Мерсе с нами не было. Мы были вдвоем с сыном. А третьим человеком в семье, как обычно, был телевизор. И вот мы посмотрели одну программу, другую программу, третью программу. И, наконец, он закричал: Мама, выключи все это. Я говорю: Ваня. Ну, как же, все равно ничего другого то нет. Ну, как ты не понимаешь. Вся страна сейчас смотрит… А он: вы, вот ваше поколение привыкли к этому ящику… Короче говоря, конфликт поколений
- А если Ваня не приедет, как вы будете встречать Новый год?
-Одна.
- Вам не будет грустно? Не будете скучать?
- Нет, абсолютно. Я уже сейчас заказала какие-то игрушки – веночки, ангелочки. Куплю несколько больших сосновых веток. С удовольствием посмотрю какие-то старые фильмы. И как ни странно, может быть, в силу возраста, но я уже не высиживаю ночь. Я где-то в два, в половине третьего иду в постельку и утром просыпаюсь с чистой, ясной головой. У меня нет никакого сумбура и похмелья этих вечеринок.
— Компании вообще не любите?
- Нет. Был какой-то период в жизни, когда еще мы с Васей Бочкаревым были женаты, у нас до 15-20 человек собиралось. Мы очень жизнерадостно тогда жили.
- А сейчас не тянет к людям?
— Сейчас я ни то чтобы очень устаю, но просто берегу силы. Я знаю, что мне нужно выйти на сцену, и это сейчас для меня самое главное. А значит, мне нужны силы. Я, например, не люблю разговаривать по телефону. Просто терпеть не могу. Потому что это отнимает у меня очень много энергии, много сил. И я испытываю после этого пустоту какую-то. Я не вижу глаз партнера, не вижу его реакции. Орешь, орешь в эту трубку, и ничего не получаешь от этого. Конечно, бывают иногда встречи. Но не каждый месяц. Я люблю очень, когда приезжает моя любимая подруга Ира Вавилова, с которой мы вместе учились в театральном училище и которая живет сейчас во Франции. Нам с ней всегда не хватает времени. И самое интересное, что мы можем даже с ней не перезваниваться и даже перестали последнее время писать. Но когда она приезжает, выясняется, что у нас параллельно с ней происходит почти тот же самый жизненный процесс. Мы практически почти о том же думаем, те же книжки прочитали за это время или те же фильмы посмотрели. И по этому поводу у нас возникли почти те же самые мысли. То есть, мы можем продолжить диалог с того места, как она уехала. И мы продолжаем этот разговор, как будто не было этих 3-4-х месяцев разлуки.
- Чтобы вы хотели бы пожелать друзьям, знакомым и всем читателям альманаха на Новый год?
- Я всех умоляю, заклинаю и всех призываю: не надо жить бездумно, по воле волн. Как бы судьба ни сложилась, все равно до какой-то степени ты – творец своей жизни. Обращаясь к более старшему, взрослому поколению, хочу сказать: зрелые годы или старость, если называть вещи своими именами, она никого не минует. И здесь самое главное не оказаться в пустоте. Потому что очень часто бывает так, что в это время дети выросли, и родители не должны и не имеют права «висеть» на них, каждый день перезваниваться и спрашивать, а что ты съел, а что ты надел. Не надо! Нужно отпустить их. Пусть все проживают свою жизнь. Надо, встречаясь, только доставлять радость друг другу. Это не значит, что когда тебе станет плохо, тебе не к кому будет обратиться. Не в этом смысле. Но общаться нужно лучшим, что в тебе есть.
Будьте щедрее, мудрее. Вы не должны остаться в пустоте и в одиночестве. Надо заботиться о своем внутреннем наполнении. Я, например, если так получается, могу неделями быть одна и мне никогда не бывает скучно. Я даже не понимаю, что это такое. Мне всегда есть что вспомнить, всегда есть что пересмотреть, мне всегда есть, что прочитать. У меня масса дел каких-то находится. Я все время что-то придумываю. Жизнь – это такой творческий процесс до самого конца, до последнего мгновенья. Одной быть не страшно, если уметь себя занимать, развлекать и наполнять. Уметь собой наполняться.
А молодым я бы пожелала не следовать слепо моде. С такой грустью, с такой болью я иногда вижу: вот идет хорошенькая девочка с абсолютно голым пузом и боками. И самое страшное: в одной руке у н
Она мечтала изучать глубины морского дна, мечтала попасть в высокое небо, проникнуть в иные миры, став космонавтом. Она хотела строить БАМ и учить детей в маленькой сельской школе на берегу озера. Она стремилась стать переводчиком с французского… Ей хотелось всего и сразу. Ей все было интересно. Многие из своих желаний она пыталась осуществить, какие-то почти успела реализовать. Но возникали новые мечты, новые грезы, новые желания… И опять хотелось быть и тем и этим одновременно. Так длилось, пока в один прекрасный момент она вдруг не поняла, что становиться всем, кем захочется, все время меняться, превращаясь то в одного, то в другого, можно избрав единственную профессию. С тех пор ее поиски жизненного пути закончились. Она поняла раз и навсегда: Театр – вот настоящее призвание.
Сегодня народная артистка России Людмила Полякова – одна из ведущих актрис Малого театра. Свой талант, свое сердце, свой яркий темперамент, свое зрелое мастерство она щедро отдает зрителям, выходя на сцену прославленного театра в образах помещицы Мурзавецкой («Волки и овцы»), няньки Филицаты («Правда – хорошо, а счастье лучше»), аристократки Чебоксаровой («Бешеные деньги»), свахи Глафиры Фирсовны («Последняя жертва»), княгини Тугоуховской («Горе от ума»)…
Она продолжает сниматься на телевидении и в кино, прибавив к своим героиням, созданным в фильмах золотой серии советского кино («Восхождение», «Агония», «Прощание с Матерой») персонажей сегодняшней жизни («Самозванцы, «Бумер»). Но главной ее привязанностью, главным делом остается театр.
Сейчас Людмила Полякова готовиться стать гоголевской героиней Анной Андреевной Сквозник-Дмухановской в спектакле «Ревизор», который ставит Юрий Соломин. После репетиции «Ревизора» мы и встретились с Людмилой Петровной, чтобы поговорить о жизни, о творчестве, о любви и поздравить читателей с предстоящим Новым годом.
- Поправьте меня, если ошибаюсь, но мне кажется, с Гоголем на сцене вы встречаетесь впервые.
- Это, действительно, так. Но перед тем, как выйти на сцену в гоголевской роли, этим летом я совершила фантастическую поездку. Отдыхала я на даче, не имея никаких далеко идущих планов. И вдруг, не знаю, что меня подтолкнуло, какое наитие, но я внезапно сорвалась, взяла тур и улетела в Италию. Потому что, когда я была в Риме пятнадцать лет назад, я запомнила, что там есть кафе «Эль Греко», которое Гоголь очень любил. Он же жил в Риме большую часть своей сознательной жизни, и в этом маленьком кафе проводил свое свободное время. Там есть место, посвященное памяти Гоголя, место, где все расписались в день его похорон. Там вывешены фотографии и соболезнования. Конечно же, попав в Рим, я отправилось в это кафе и, несмотря на безумные цены, позволила себе там чашечку кофе капучино. Мне разрешили фотографировать. Но что сделала я дальше? Я вышла на улицу и стоя напротив кафе, прочитала весь свой текст из первого акта, который к этому времени уже знала наизусть. Я прочитала его внутренне, как бы советуясь с автором. И у меня было такое чудесное ощущение, словно Николай Васильевич сказал: «На верном пути». Ну, это мои такие заморочки. Тем не менее, я получила очень сильный эмоциональный заряд для дальнейшей работы над ролью.
— Гоголь особый автор, с совершенно неповторимой стилистикой. Как вы ощущаете эту стилистику, и как следует играть его пьесу?
- Я всегда воспринимаю все эмоционально. Для меня главное: попадает в меня пьеса или не попадает. Мне интересно только то, что наполняет ум и душу. Сейчас для нас уже стал привычным термин «фантастический реализм». Мне нравится это определение, оно мне понятно. Ведь все персонажи Гоголя, они как бы совершенно реальны и в то же время, конечно, все происходящее воспринимается как абсолютная фантастика. И соединение фантастики и реальности дает большую пищу и уму и эмоциям. А играть, мне кажется, нужно предельно реально. Только тогда возникнут аллюзии фантасмагории происходящего. Вот так я представляю Гоголя. А вот, как это сделать на сцене, чтобы через очень конкретные, очень реальные ситуации возникала аллюзия на счет всей страны, всей России? Как научиться тому, чтобы за конкретными персонажами, которые ходят по сцене и говорят какие-то свои слова, возникала картинка глобального масштаба? Мы должны найти свой ответ.
Я вообще очень люблю жанр притчи. Когда, например, предельно реально играешь какую-нибудь ситуацию, а за ней невольно возникают ассоциации, аллюзии, нечто большое, глобальное, выходящее за рамки сказанного текста. Меня и среди литературных произведений особенно интересуют те, что написаны в жанре притчи. Скажем, я очень люблю Маркеса и Борхеса. Роман «Сто лет одиночества» Маркеса стал моим любимым, я буквально через каждые два года обязательно его перечитываю. А вот бесконечно любимый мною Островский, пьесы которого я с большим наслаждением играю, до жанра притчи все-таки не дотягивает.
- Получается, Гоголь вам ближе и дороже Островского…
— Нет, нет, нет. Я не могу так сказать. Так же, как, не могу ответить, когда меня спрашивают: какая ваша любимая роль? Вот в данный момент, меня занимает только Гоголь. Островский для меня, как будто в прошлой жизни. Когда я работала над его пьесами, именно Островский был тогда самым дорогим и любимым автором. А дальше будет у меня, допустим, роль в пьесе Горького, и в этот момент он станет самым близким и дорогим. Это такая природа актерская. Я не могу про какого-то одного автора сказать, что это мой любимый писатель на всю жизнь. А что касается Островского, это — лицо нашего театра, как я могу его не любить?
- Только потому, что лицо театра? А удовольствия от общения с ним вы не получаете?
- Дело в том, что я удовольствие получаю просто от пребывания на сцене, от самой игры. Наверное, моя природа — это игра. Для меня реальная жизнь даже менее интересна. Она не очень для меня расцвечена. Так получается, что все, что я об этой жизни думаю, я реально воплощаю на сцене. И происходящая на сцене жизнь она для меня раскрашенная, реальная, интересная. Но это не значит, что кончился спектакль, а я всё буду долго пребывать в образе своего персонажа. Или встав утром, сразу начну готовиться к вечернему спектаклю, вспомнив: Боже, я сегодня играю, у меня сегодня «Правда – хорошо, а счастье лучше», я сегодня – Филицата. Ничего подобного. Я об этом даже не думаю. Иду на утреннюю репетицию, затем делаю какие-то дела. Но, как только наступает время вечернего спектакля, я готова выйти на сцену. Я всегда ощущаю это мгновение скорого выхода. В половине седьмого, без 15 семь, я улавливаю волну, которая идет из зрительного зала, я ее нюхом чувствую, я ее слушаю по радио. И вдруг у меня внутри как будто открывается какой-то клапан, отдушина какая-то. Я выхожу на сцену и всё, уже ничего не существует, что было на протяжении всего дня. Вот я – Филицата, сижу, чищу яблоко и с таким наслаждением, с таким удовольствием рассказываю про этот дом, про то, что у нас происходит, про свою воспитанницу, про бабушку, которая ее тиранит. Я не знаю, это какая-то чертовщина, наверное. Потому что я одновременно и она и я. И это доставляет мне наслаждение.
Я еще такую вещь знаю за собой. Вот у меня, например, в ноябре 17 спектаклей. В них я должна не просто выйти и уйти за кулисы, а вести эти спектакли, как я говорю, взвалить и пронести до конца, чтобы что-то осталось в душе у зрителя. Я себя ощущаю какой-то энергосистемой, у которой много всяких проводов и включателей. Но это не значит, что они у меня одновременно все включены. Потому что, если мне, например, «Волки и овцы» играть только через 10 дней, я даже не вспоминаю ни о какой Мурзавецкой. Вот сейчас я знаю, что мне нужно сегодня сыграть «Правду», а через три дня — «Бешеные деньги». Это будет особенно ответственный спектакль, потому что первый раз будет играть новый партнер. Мне нужно обязательно подстроиться к нему. И я сегодня, отыграв «Правду», буду подстраивать всю свою психику, всю свою органику уже под «Бешеные деньги». Работа идет подспудно, параллельно с жизнью. Последнее время я езжу на дачу в электричке и по дороге учу текст «Ревизора». Я его в себя укладываю, размышляя о новой роли. Хотя я знаю, что мне нужно посадить цветы, пересадить что-то и так далее. Но я все время невольно думаю о предстоящей работе.
А роли, которые уже играю, они в основном сделаны, хотя, конечно, каждый спектакль добавляет что-то новое. То есть, грубо говоря, борозда как бы уже прочерчена, а дальше можно ее углублять, шлифовать, корректировать и так далее. Работа идет постоянная, каждодневная.
А от тех ролей, что я уже не играю, остаются рубцы. Точнее говоря зарубцевавшиеся шрамы, уже почти неощутимые. Я 13 лет играла спектакль «Продавец дождя» в Театре Станиславского. И до сих пор иногда на улице меня кто-нибудь останавливает и говорит: Я помню, я помню. А я сама уже почти забыла. Я помню, конечно, общее ощущение, но слов роли я уже не знаю. То есть шрам зарубцевался. А иначе и не может быть. Иначе я вся была бы в ранах и насечках.
А на счет бедного Островского, не переживайте так. Это гордость русского народа, гордость России. Но есть какие-то вещи, которые, может быть, в нем нужно еще открывать. Вот Шекспир стал мировым драматургом. А с Островским пока так не получается.
Скорее с Чеховым вышло.
Вот почему пьесы Чехова называются комедиями, хотя там никакой комедии нет? Я вдруг заметила по жизни такую особенность. Происходит на наших глазах какая-то неприятная история, почти драматическая, а мы невольно говорим: слушай, но комедия просто какая-то. Может быть, и Чехов вот в этот плане называл свои пьесы комедиями. Его, как говорится, еще расшифровывать и расшифровывать. Но мне кажется, глубина и величие Чехова в том, что он стоял как бы над всем, о чем он нам повествовал. Потому что, как только мы становимся на один уровень и влезаем конкретно во все подробности, так мы сразу делаемся мельче. Нужно, я считаю, в профессии разобрать подробно, со всеми нюансами пьесу и роли, а дальше быть как бы немного над ними.
- В каждой роли, во всяком спектакле, в любом жанре подходит подобный метод?
- Думаю, да. Например, что такое трагедия. Как ее играть? Трагедия – это рок, предопределенность, непоправимость. И поэтому, как ни странно, трагедию нужно играть очень просто и тихо. Все равно уже ничего изменить нельзя. Поэтому у зрителя идут мурашки. Он понимает: надежды нет, ничего поправить нельзя. А когда еще борются, сопротивляются, пытаются что-то изменить это — драма, это еще не трагедия.
- А какова ваша жизненная позиция, ваша линия поведения не на сцене, а в подлинной реальности?
В юности мне все время снились какие-то очень яркие, красочные сны. Другие планеты какие-то. Все какое-то было очень мощное. Всегда яркие, сочные краски. Такое ощущение, как будто я изначально стояла над этой жизнь и смотрела на нее со стороны. При этом я – фаталистка. Я никогда не сопротивляюсь, не барахтаюсь и не борюсь. Я все понимаю и все принимаю. Я никогда ни за кого не боролась. Да, бывало обидно, бывало больно. Но бороться, расталкивать или какие-то поступки совершать, доказывая, что, дескать, я лучше, полюби меня. Нет — так нет. Я ухожу сразу в сторону. В принципе, у меня, конечно, не актерский характер. Я же практически не заинтересована ни в чем. То есть мне нравится сам процесс игры. Я вышла, я общаюсь с залом, и мы получаем взаимный кайф. Ну, возможно, иногда я, ошибаюсь, и такой у нас происходит взаимный энергетический обмен. Это самое прекрасное вообще, что может быть. Я даже не знаю с чем это можно сравнить. Только если со звездным небом, когда бывают такие холодные августовские вечера и когда оно такое яркое, яркое и думаешь «Боже мой, это же бесконечность впереди». Ну, или когда красивая осень. Какие-то такие мгновенья в жизни бывают.
- Получается, для вас театр больше жизни, важнее жизни, интереснее жизни.
Для меня – да. У меня получилось так, что после 50-ти, несмотря на пережитую трагедию расставания с театром Васильева, когда буквально рушилась моя судьба, с приходом в Малый театр моя жизнь и театр как бы слились вместе. Получилось, что все, что я сейчас про эту жизнь думаю, все, что я ощущаю, я это все выражаю на сцене. Мне даже не приходится играть. У меня такое ощущение, что я живу. Для меня сцена – это такая же моя жизнь. И какая из них более реальна, я даже не знаю.
Хотя прежде, чем стать актрисой, я очень многим хотела быть. Я же поступила в училище, смешно сказать, почти в 21 год. В это время училище уже заканчивают. До того, как окончательно определиться с профессией, кем только я не пыталась стать. Меня было так много, словно раздирало всю. Одно время я страстно мечтала быть океанографом. Грезила о морях и океанах. Начитавшись Паустовского, я даже поехала в Одессу, потому что решила, что там должен быть институт, в котором учат на океанографов. Но поскольку я — непрактичный человек, я даже не узнала толком, когда экзамен. Я просто приехала и считала, что меня возьмут учиться, а меня не взяли. Мать моя даже так и не узнала, что я улетала. Потому что я сама себе всегда была предоставлена.
Я очень рано стала самостоятельной. Закончила школу рабочей молодежи, устроилась педагогом – воспитателем в лесную школу в Павловом Посаде. При этом я еще изучала на курсах французский язык, а потом даже поступила в ИнЯз. Потому что был момент, когда мне очень хотелось быть переводчиком с французского. И все это оттого, что в тот период моим любимым героем был французский король Генрих IY, ставший для меня столь дорогим после прочтения одноименного романа Генриха Манна. В общем в то время, мне все было интересно.
Я сама себя воспитывала, напитывала, сама себя развивала. Потому что мама, царство ей небесное, прекрасная, добрая, милая женщина, но она совсем была другой человек. Нормальный, конкретный, реальный человек с очень не сложившейся несчастной судьбой. И ее это очень занимало. Ей казалось, , что, если женщина не замужем, то значит у нее не сложилась жизнь. И она всеми силами, стремилась выйти замуж. И так получилось, что именно в этот период, когда я вступила в свой романтический возраст, мама все-таки вышла замуж и занималась, естественно, собой.
Но судьба оказалась ко мне милосердной. Почему я говорю, что я – фаталистка. Я верю: Бог все время был где-то рядом. Я могла ведь стать кем угодно. Пойти по любой дорожке. Я ведь жила на Самотеке, недалеко от Марьиной рощи, весьма своеобразный район Старой Москвы. Из этой Самотеки практически не было никаких выходов. Я даже не помню, чтобы оттуда кто-нибудь кем-то стал. То есть практически был один путь, как говорится: «консерватория, суд, Сибирь».
Судьба меня извилисто вела, пока, наконец, не открыла для меня двери театрального училища. Сколько я делала различных попыток, пытаясь найти свой будущий путь, и, казалось бы, уже почти определилась. Я к этому времени уже поступила на вечерний факультет в ИиЯз и работала машинисткой-стенографисткой в тресте Глав Газа. Трест находился на Неглинной улице, и в обеденный перерыв мы ходили пить кофе в старое кафе «Арарат», которое граничило с Щепкинским училищем. И вот однажды, в один прекрасный майский день я почему-то ощутила себя совершенно необыкновенной. Бывают же иногда такие моменты. Почему-то я вдруг почувствовала себя в полном порядке и переступила порог Щепкинского училища.
- Все так спонтанно произошло?
- Ну, нет. Были и прежде мгновенья. Я очень люблю сумерки. И иногда гуляя по Москве, я мечтала и грезила наяву. Идешь в красивый какой-то вечер, читаешь стихи, может быть, и сочиняешь что-нибудь, думая о необыкновенном и несбыточном. Но моя бабушка, которую я очень любила и которой я однажды открыла, что очень хотела бы быть артисткой, сказала мне: «Милка, ну, ты посмотри на себя, ну, с кем ты играть будешь на сцене. Где тебе мужика то найдут такого, чтоб ты с ним вместе играть могла». И поскольку я доверяла бабушке, — кстати, она была копией Пашенной, ну просто одно лицо, — я понимала, что она говорит это, желая мне добра. Она убедила меня, что я слишком высокая и вообще нестандартная, и я поверила, что не могу выходить на сцену.
Кстати, мне до сих пор не понятно, как меня взяли в училище. Я была такая худая, худая и длинная. По тем временам очень высокая. И даже, когда я уже закончила учебу, причем весьма успешно, потому что меня пригласили практически все театры, у меня несколько лет все еще сохранялись комплексы по поводу своих внешних данных. Я никому об этом, конечно, не говорила, но это было. А поверила я в себя только, когда Леонид Викторович Варпаховский настоял на моем назначении в спектакль «Продавец дождя». В этот момент в театре Станиславского работали Нина Веселовская, Майя Менглет, Оля Бган. Целая плеяда звезд. Блестящие актрисы, они снимались в кино, были известны, популярны. Но Варпаховский почему-то выбрал меня. И этот спектакль в корне изменил мою актерскую судьбу.
- Столь сложно обретенная профессия вас никогда не разочаровывала?
- Как только я переступила порог училища, почти сразу поняла: все мои метания и искания закончились. Вот оно мое место. Место, где я могу себя выразить. Больше я попыток уже не делала. Хотя складывалось все не совсем гладко. Еще в училище мой педагог, руководитель нашего курса Виктор Иванович Коршунов сказал мне: Ты только верь в себя, в свою звезду. Но знай, твоя настоящая актерская судьба может сложиться только после 50-ти. И хотя сам он был тогда совсем молодым, многое он предвидел, предугадал. И когда я пришла в Малый театр, когда сыграла «Дядюшкин сон», он сказал: Вот ты и заняла свое место. Оно тебя ждало. Это место было твое».
У меня были разные периоды в моей актерской жизни. Был счастливейший период работы с Леонидом Викторовичем Варпаховским, замечательным режиссером, который практически открыл меня как театральную актрису. Были работы, осуществленные в том же театре Станиславского под руководством прекрасного режиссера Бориса Львова-Анохина. Были удивительные встречи с потрясающе интересными кинорежиссерами и необыкновенными людьми Ларисой Шепитько и Элемом Климовым, в фильмах которых мне довелось сниматься. Был совершенно фантастический период, связанный с Анатолием Васильевым. А потом мучительный, болезненный разрыв с ним и его театром. И, наконец, моя сегодняшняя жизнь в родном Малом театре. В театре, куда я пришла почти в 50 лет и где, как предсказывал когда-то Виктор Иванович, состоялась моя судьба.
Не знаю, видимо, так Бог распорядился. Я очень люблю жизнь. Люблю своего сына. Мне нравится путешествовать, читать, готовить борщ, сажать цветы, вязать на спицах... Меня многое увлекает. Но более всего я люблю играть на сцене. У меня были периоды, когда я по несколько лет не имела никакой интересной работы. Я даже в Малый театр пришла, когда ушла от Васильева, думая, страшно сказать, что я пришла на покой. У меня не было никаких амбиций. Я была так изранена и избита всем, что произошло с нами в последние годы работы с Васильевым. И я пришла сюда без каких-либо особых надежд. И единственное, что я тогда испытывала – это безумную благодарность за то, что меня сюда взяли, пригрели и, грубо говоря, дали кусок хлеба. И такая вдруг открылась неожиданная судьба, неожиданная жизнь! - Значит, теперь вы ощущаете себя вполне счастливой?
- Я руководствуюсь правилом, которое не сама придумала, но которое для меня безусловная истина: у Бога никогда не просят добавки. Нужно быть благодарным за то, что он дал. Поэтому каждый вечер я говорю: Спасибо! И каждое утро, просыпаясь, произношу: Господи, помоги! Вот, сегодня пасмурный день. А, еще три дня назад какие были роскошные, светлые, ясные дни, какая стояла подарочная осень у нас. Ну вот. Есть день. Есть дом – моя квартира, в которой мне тепло и уютно. И есть у меня второй Дом – Малый театр, которому я безумно благодарна за то, что на 66-м году жизни я могу заниматься любимым делом.
Сейчас я себе говорю: то, что мне Господь дал, то, что он мне подарил, это уже сверх меры. Когда мой сын был маленьким, он меня спрашивал: мама, а если бы ты за свою работу вообще ничего не получала, ты все равно ее бы делала. И я отвечала: да, сыночка, все равно я ее бы делала. И он на это: какая же ты счастливая мама. И, действительно, это редкое счастье. Мы работали тогда за гроши, но все равно получали удовольствие просто оттого, что выходили на сцену, исполняли роль, входили в контакт со зрителем. И этот взаимный энергообмен был и остается самым большим счастьем. Какое наслаждение, переступив порог, попадать в этот луч света и открывать для себя и людей новые миры.
- А почему Вы сразу после училища не пришли в Малый, ведь вас приглашали?
- Была у меня тогда такая странная, противоречивая, юношеская, видимо, бравада. Потому что меня со второго курса все время называли Пашенной. И я думала: что же это? Вся моя жизнь уже предопределена? Потом, это сейчас положение в театре изменилось. Приходят молодые актеры и актрисы и все играют главные роли. А в то время, я это хорошо понимала, я точно знала, что буду годами сидеть без работы. Поэтому и ушла в другой театр. И не жалею об этом. Я поработала в театре и в кино. Я встретилась с прекрасными режиссерами и партнерами. Один Евгений Павлович Леонов чего стоит. Я даже успела с Урбанским сыграть несколько спектаклей до его гибели. И с Глебовым я играла. И с Жорой Бурковым. Были же прекрасные актеры в это время в театре Станиславского. Кроме того, я увидела мир. Со спектаклем Васильева «Серсо» мы исколесили всю Европу.
- Сейчас вы играете очень много спектаклей, у вас очень большая нагрузка в театре. Откуда берутся силы?
- С ранней юности у меня бывали упадки сил. Как я себе восстанавливаю? Я, как зверьки, заползаю в нору. Я в этот момент отключаю телефон, ни с кем не общаюсь, стараюсь не разговаривать. Чтобы не растрачиваться, чтобы организм, как в коконе в каком-то, сам себя обработал и переработал.
Сейчас у меня появился еще один способ восстановления сил. На меня очень хорошо действует баня, парная. И вот это контрастное пребывание в парилке, а потом в ледяном бассейне создает у меня впечатление полета.
И третий момент: у меня есть свой кусочек земли. Когда позволяет время, я могу поехать туда, Вечером я разжигаю костер, смотрю на звездное небо, и буквально через час такая наступает гармония с миром. Я растворяюсь в природе и думаю: Боже мой, как все прекрасно, какая жизнь интересная. Как вообще все хорошо!
- А специально для поддержания формы что-либо делаете?
- Никогда. У меня очень странная противоречивая натура. Потому что, как только я принимаю какое-то очень правильное, хорошее решение, мой организм начинает делать все наоборот. Поэтому, изучив свой организм, я поняла, что не должна принимать никаких кардинальных решений.
А если я действую, то только осознав задачу и особо подготовив ее решение. Как, например, в свое время, очень давно, я бросила курить. Сколько раз я пыталась это сделать, как все нормальные люди. Но ничего не выходило. Я поняла, что так вот просто усилием воли отказаться от этой пагубной привычки не могу. И начала себя исподволь готовить. У меня была специальная программа. Тогда было довольно тяжелое для всех нас время. У меня уже был маленький ребенок. А курила я только хорошие сигареты по 2-3 рубля за пачку. В те времена — это были колоссальные деньги при зарплате 75-85, ну пусть даже 100 рублей. Я начала высчитывать и поняла, что таким образом я своего ребенка лишаю двух килограммов апельсинов, которые я могла бы ему купить на эти деньги, или яблок и еще каких-то фруктов. То есть я начинала вот с таких вещей. А потом у меня ведь мания на вкусные, красивые запахи. В то время моими любимыми духами были «Фиджи», которые стоили 25 рублей. И я поняла, что, выкуривая 10 пачек этих сигарет, я тем самым лишаю себя флакона «Фиджи». Короче, бросила я курить.
Каждый должен изучать свой организм, прислушиваться к себе. Я, например, никогда себе не отказываю в чем-то, чего мне очень хочется, как это делают люди, которые сидят на жесткой диете. Если мне вдруг мерещится перед глазами, как я кусок бородинского хлеба намажу маслом и положу на него кусочек селедки, так я это и сделаю. Я не думаю о лишних калориях, я позволяю себе такие вещи. А когда у меня бывают сильные, очень сильные переживания, то я снимаю стресс тем, что иду, например, покупаю 2-3 куска торта. И я знаю, что меня это быстро-быстро приведет в порядок. Потому что самое главное для организма – положительные эмоции. Ну, конечно, надо действовать в разумных пределах.
-И что, никогда никаких диет. Никаких специальных физических упражнений?
- Ни диет и ни упражнений. У меня нет кого-то, кто бы мог за меня выполнять домашнюю работу. Я все делаю сама. И, когда была больна мама, а больна она была настолько, что стала почти беспомощной, я все делала за нее. В этот момент у меня был маленький ребенок. Весь дом был на мне. Я стирала, убирала, готовила, доставала продукты, а в то время мы их не покупали, а именно доставали.
А сейчас я работаю на даче. Я сама все сажаю. Для этого нужно землю подготовить. Много носить, поливать, косить, вытаскивать сорняки. Это большие физические нагрузки. Пусть, кто хочет, у кого есть свободное время, идет в фитнес-центр. Для меня фитнес-центр – это моя земля.
- Ну, земля — это летом, а зимой что?
- А зимой вы попробуйте сыграть 17 спектаклей в месяц. Это что значит? Это означает выйти на эту площадочку и повертеться. И сколько я в этот момент теряю, я не знаю. Я даже себе позволяю, придя после спектакля, нормально поесть. Заранее себе готовлю салат довольно большой, какой-то бутерброд съедаю. Позволяю иногда, если есть такое настроение, бокальчик красного вина. Тем самым снимается стресс, я больше уже не думаю о прошедшем спектакле. Потому что спектакль закончился, а ты продолжаешь его доигрывать, все еще не можешь отключиться.
- Какую еду вы любите готовить? Можете поделиться вашими излюбленными рецептами с читателями?
— Поскольку я человек простой, я люблю очень все простое, простую пищу. Любимая с детства еда – это картошка в мундире, кислая капуста, красивая луковица и все это с подсолнечным маслом. Это был мой любимый салат. Я могла больше вообще ничего не есть, кроме такого салата.
Но сейчас поскольку уже сложнее есть такую еду, то ужасно люблю в последнее время готовить перцы. Обыкновенные болгарские перцы. Вытаскиваю серединку, чуть-чуть смачиваю оливковым маслом, кладу буквально ложечку соевого майонеза, немножко чеснока с зеленью и запекаю в духовке 15-20 минут. Это можно есть и в холодном виде, и как гарнир, и как закуска, и как салат. Очень полезная, простая и очень легкая еда.
Или другой вариант: беру хороший творог и рублю туда любимую кинзу и базилик, добавляю 2-3 зубчика измельченного чеснока и 2-3 ложки соевого майонеза. И получившуюся массу заворачиваю в салатные листья: в китайский салат или в салат айсберг.
Мясо я вообще очень мало ем. Очень редко и в основном птицу. Гораздо чаще употребляю рыбу. А самая любимая рыба – это кальмары. Когда мне нужно кого-то удивить, поразить, то я готовлю котлеты из кальмаров. Рецепт очень прост. Тушки на 30 секунд – ни в коем случае не больше – поместить в кипящую подсоленную воду, затем промыть проточной водой и положить в дуршлаг почти на 40 минут, чтобы с нее сошли все капельки. И дальше: ингредиенты обыкновенных котлет: булочку (2-3 куска) размочить в молоке или сливках. Можно взбить белок и использовать его, когда уже лепишь котлеты. Ну и как обычно: чуть-чуть перчику, чуть-чуть соли и луковку. Эти катышки обвалять в муке и на сковородку в раскаленное, нагретое масло на 5 минут.
А еще последнее время я делаю многофункциональную еду из рыбы. Беру кусок форели или кусок семги и получаю из них много всяких блюд. Какие-то кусочки я могу малосольными сделать, какие-то вырезаю ля жарки, а из брюшек, которые слишком жирные для засолки и жарки, я делаю легкий супчик. 1-2 картошки, петрушка, луковичка. Буквально все это закипает и только тогда туда можно положить кусочки форели или семги. Через какое-то время закрыть. И получается такой легкий супчик. То есть не надо его варить глобально, часами.
Очень люблю овощные супы, в которые закладываю всю зелень, какая есть под рукой, все сорта капусты, какие есть, корень сельдерея, перчики всякие, чеснок, лук. Все порубить, сложить в кастрюлечку, залить кипящей водой, положить кусочек сливочного масла для духа и в маленьком количестве водички буквально 10-15 минут потушить. А потом опять же кипящей водой залить до размера, сколько вам нужно – 2 тарелки, 3 тарелки. Какое-то время это должно постоять под крышкой до полной готовности.
Самое главное, чтобы это все не прело, не переваривалось. У меня, например, от детства остались в памяти эти огромные кастрюли литров на 5, наверное. Ведь бедные же все тогда были, жутко бедные. И вот варили какой-нибудь суп, чуть ли не на неделю. Я, правда, любила очень фасолевый суп. Но на 5-й день он уже превращался в полную мешанину. Так что, став взрослой, сознательной женщиной, я ввела принцип: все должно быть такое легкое и прозрачное. Легкие супы, только что сваренные.
- То есть впрок, на два-три дня никогда не готовите?
- Нет. Нет. Нет. Никогда. Я знаю, например, что Ваня, мой сын, может придти и готовлю к его приходу. И Мерсе, его жена, тоже полюбила мои «борщики», как она их называет.
Главное в процессе приготовления пищи, неважно, готовите ли вы для себя или для детей, для любимой подруги или просто для знакомых, — надо обязательно делать это с любовью.
- А что вы будете готовить на Новый год?
- Ничего особенного. Просто куплю больше фруктов. В салаты добавлю орехи, которые каждый день не употребляю. Наверное, приготовлю чернослив с грецкими орехами, залитыми сметанкой, взбитой с сахаром.. Засолю обязательно семгу. Иногда, мы еще зажариваем курицу. Но в основном едим салаты, салаты, салаты.
- Ваш сын будет с вами в Новый год и на Рождество?
- Надеюсь на это. Хотя сейчас Ваня еще в Испании, на Минорке вместе со своей женой Мерсе.
- Вы скучаете, когда его нет рядом?
- Скучаю, конечно. Но я — человек реальный. Я понимаю, что ему там хорошо. Он встретился с женой, с ее родными. Его все там обожают. Папа фантастически вкусно готовит паэлью и кус-кус. Он в семье — главный повар. Мама следит за магазином. Сестра Мерсе с мужем открыли ресторан на берегу моря. Мерсик выполняет там функции менеджера, администратора и переводчика одновременно. Она закончила русский факультет в университете Гранады. Очень хорошо говорит по-русски. Переводит почти синхронно.
- А Ваня что делает, когда уезжает к жене в Испанию?
- Когда как, по-разному складывается. Сейчас в основном отдыхает, потому что это лето, здесь у него было очень напряженное. Тем не мене он взял с собой компьютер, на котором создает музыкальные композиции. Ваня ведь – диджей. Он же работает по договорам. В последнее время сотрудничает с фирмами сноубордистов, еще с какими-то фирмами, которые осуществляют красочные музыкальные акции по всем городам России. Ваня создает музыкальные композиции для этих акций. Иногда ездит со сноубордистами на их соревнования и тренировки. При этом он состоит в клубе от общества «Пропаганда», в котором проводятся вечера. Там собирается публика, которая исповедует определенное направление молодежной культуры. У нас эта культура пока еще мало распространена и даже вызывает какую-то негативную реакцию. Брейк-данс, рэп, граффити у нас порой воспринимаются как что-то неприличное. А на самом деле эта культура совсем не агрессивна, она эмоционально добрая.
- Как Вы обычно встречаете Новый год?
- Только дома. Обычно покупаю какое-нибудь очень вкусное питье. Очень люблю кампари. И мы, пока еще рубим салаты, пропустим бокальчик. Обязательно приберегу какое-нибудь хорошее шампанское, но иногда до шампанского уже и не доходит. Иногда возникают у нас небольшие конфликты. Вот прошлый Новый год Мерсе с нами не было. Мы были вдвоем с сыном. А третьим человеком в семье, как обычно, был телевизор. И вот мы посмотрели одну программу, другую программу, третью программу. И, наконец, он закричал: Мама, выключи все это. Я говорю: Ваня. Ну, как же, все равно ничего другого то нет. Ну, как ты не понимаешь. Вся страна сейчас смотрит… А он: вы, вот ваше поколение привыкли к этому ящику… Короче говоря, конфликт поколений
- А если Ваня не приедет, как вы будете встречать Новый год?
-Одна.
- Вам не будет грустно? Не будете скучать?
- Нет, абсолютно. Я уже сейчас заказала какие-то игрушки – веночки, ангелочки. Куплю несколько больших сосновых веток. С удовольствием посмотрю какие-то старые фильмы. И как ни странно, может быть, в силу возраста, но я уже не высиживаю ночь. Я где-то в два, в половине третьего иду в постельку и утром просыпаюсь с чистой, ясной головой. У меня нет никакого сумбура и похмелья этих вечеринок.
— Компании вообще не любите?
- Нет. Был какой-то период в жизни, когда еще мы с Васей Бочкаревым были женаты, у нас до 15-20 человек собиралось. Мы очень жизнерадостно тогда жили.
- А сейчас не тянет к людям?
— Сейчас я ни то чтобы очень устаю, но просто берегу силы. Я знаю, что мне нужно выйти на сцену, и это сейчас для меня самое главное. А значит, мне нужны силы. Я, например, не люблю разговаривать по телефону. Просто терпеть не могу. Потому что это отнимает у меня очень много энергии, много сил. И я испытываю после этого пустоту какую-то. Я не вижу глаз партнера, не вижу его реакции. Орешь, орешь в эту трубку, и ничего не получаешь от этого. Конечно, бывают иногда встречи. Но не каждый месяц. Я люблю очень, когда приезжает моя любимая подруга Ира Вавилова, с которой мы вместе учились в театральном училище и которая живет сейчас во Франции. Нам с ней всегда не хватает времени. И самое интересное, что мы можем даже с ней не перезваниваться и даже перестали последнее время писать. Но когда она приезжает, выясняется, что у нас параллельно с ней происходит почти тот же самый жизненный процесс. Мы практически почти о том же думаем, те же книжки прочитали за это время или те же фильмы посмотрели. И по этому поводу у нас возникли почти те же самые мысли. То есть, мы можем продолжить диалог с того места, как она уехала. И мы продолжаем этот разговор, как будто не было этих 3-4-х месяцев разлуки.
- Чтобы вы хотели бы пожелать друзьям, знакомым и всем читателям альманаха на Новый год?
- Я всех умоляю, заклинаю и всех призываю: не надо жить бездумно, по воле волн. Как бы судьба ни сложилась, все равно до какой-то степени ты – творец своей жизни. Обращаясь к более старшему, взрослому поколению, хочу сказать: зрелые годы или старость, если называть вещи своими именами, она никого не минует. И здесь самое главное не оказаться в пустоте. Потому что очень часто бывает так, что в это время дети выросли, и родители не должны и не имеют права «висеть» на них, каждый день перезваниваться и спрашивать, а что ты съел, а что ты надел. Не надо! Нужно отпустить их. Пусть все проживают свою жизнь. Надо, встречаясь, только доставлять радость друг другу. Это не значит, что когда тебе станет плохо, тебе не к кому будет обратиться. Не в этом смысле. Но общаться нужно лучшим, что в тебе есть.
Будьте щедрее, мудрее. Вы не должны остаться в пустоте и в одиночестве. Надо заботиться о своем внутреннем наполнении. Я, например, если так получается, могу неделями быть одна и мне никогда не бывает скучно. Я даже не понимаю, что это такое. Мне всегда есть что вспомнить, всегда есть что пересмотреть, мне всегда есть, что прочитать. У меня масса дел каких-то находится. Я все время что-то придумываю. Жизнь – это такой творческий процесс до самого конца, до последнего мгновенья. Одной быть не страшно, если уметь себя занимать, развлекать и наполнять. Уметь собой наполняться.
А молодым я бы пожелала не следовать слепо моде. С такой грустью, с такой болью я иногда вижу: вот идет хорошенькая девочка с абсолютно голым пузом и боками. И самое страшное: в одной руке у н
Дата публикации: 30.01.2006
ЛЮДМИЛА ПОЛЯКОВА: «ПРАЗДНИКИ НЕ СВЯЗАНЫ С КАЛЕНДАРЕМ».
Она мечтала изучать глубины морского дна, мечтала попасть в высокое небо, проникнуть в иные миры, став космонавтом. Она хотела строить БАМ и учить детей в маленькой сельской школе на берегу озера. Она стремилась стать переводчиком с французского… Ей хотелось всего и сразу. Ей все было интересно. Многие из своих желаний она пыталась осуществить, какие-то почти успела реализовать. Но возникали новые мечты, новые грезы, новые желания… И опять хотелось быть и тем и этим одновременно. Так длилось, пока в один прекрасный момент она вдруг не поняла, что становиться всем, кем захочется, все время меняться, превращаясь то в одного, то в другого, можно избрав единственную профессию. С тех пор ее поиски жизненного пути закончились. Она поняла раз и навсегда: Театр – вот настоящее призвание.
Сегодня народная артистка России Людмила Полякова – одна из ведущих актрис Малого театра. Свой талант, свое сердце, свой яркий темперамент, свое зрелое мастерство она щедро отдает зрителям, выходя на сцену прославленного театра в образах помещицы Мурзавецкой («Волки и овцы»), няньки Филицаты («Правда – хорошо, а счастье лучше»), аристократки Чебоксаровой («Бешеные деньги»), свахи Глафиры Фирсовны («Последняя жертва»), княгини Тугоуховской («Горе от ума»)…
Она продолжает сниматься на телевидении и в кино, прибавив к своим героиням, созданным в фильмах золотой серии советского кино («Восхождение», «Агония», «Прощание с Матерой») персонажей сегодняшней жизни («Самозванцы, «Бумер»). Но главной ее привязанностью, главным делом остается театр.
Сейчас Людмила Полякова готовиться стать гоголевской героиней Анной Андреевной Сквозник-Дмухановской в спектакле «Ревизор», который ставит Юрий Соломин. После репетиции «Ревизора» мы и встретились с Людмилой Петровной, чтобы поговорить о жизни, о творчестве, о любви и поздравить читателей с предстоящим Новым годом.
- Поправьте меня, если ошибаюсь, но мне кажется, с Гоголем на сцене вы встречаетесь впервые.
- Это, действительно, так. Но перед тем, как выйти на сцену в гоголевской роли, этим летом я совершила фантастическую поездку. Отдыхала я на даче, не имея никаких далеко идущих планов. И вдруг, не знаю, что меня подтолкнуло, какое наитие, но я внезапно сорвалась, взяла тур и улетела в Италию. Потому что, когда я была в Риме пятнадцать лет назад, я запомнила, что там есть кафе «Эль Греко», которое Гоголь очень любил. Он же жил в Риме большую часть своей сознательной жизни, и в этом маленьком кафе проводил свое свободное время. Там есть место, посвященное памяти Гоголя, место, где все расписались в день его похорон. Там вывешены фотографии и соболезнования. Конечно же, попав в Рим, я отправилось в это кафе и, несмотря на безумные цены, позволила себе там чашечку кофе капучино. Мне разрешили фотографировать. Но что сделала я дальше? Я вышла на улицу и стоя напротив кафе, прочитала весь свой текст из первого акта, который к этому времени уже знала наизусть. Я прочитала его внутренне, как бы советуясь с автором. И у меня было такое чудесное ощущение, словно Николай Васильевич сказал: «На верном пути». Ну, это мои такие заморочки. Тем не менее, я получила очень сильный эмоциональный заряд для дальнейшей работы над ролью.
— Гоголь особый автор, с совершенно неповторимой стилистикой. Как вы ощущаете эту стилистику, и как следует играть его пьесу?
- Я всегда воспринимаю все эмоционально. Для меня главное: попадает в меня пьеса или не попадает. Мне интересно только то, что наполняет ум и душу. Сейчас для нас уже стал привычным термин «фантастический реализм». Мне нравится это определение, оно мне понятно. Ведь все персонажи Гоголя, они как бы совершенно реальны и в то же время, конечно, все происходящее воспринимается как абсолютная фантастика. И соединение фантастики и реальности дает большую пищу и уму и эмоциям. А играть, мне кажется, нужно предельно реально. Только тогда возникнут аллюзии фантасмагории происходящего. Вот так я представляю Гоголя. А вот, как это сделать на сцене, чтобы через очень конкретные, очень реальные ситуации возникала аллюзия на счет всей страны, всей России? Как научиться тому, чтобы за конкретными персонажами, которые ходят по сцене и говорят какие-то свои слова, возникала картинка глобального масштаба? Мы должны найти свой ответ.
Я вообще очень люблю жанр притчи. Когда, например, предельно реально играешь какую-нибудь ситуацию, а за ней невольно возникают ассоциации, аллюзии, нечто большое, глобальное, выходящее за рамки сказанного текста. Меня и среди литературных произведений особенно интересуют те, что написаны в жанре притчи. Скажем, я очень люблю Маркеса и Борхеса. Роман «Сто лет одиночества» Маркеса стал моим любимым, я буквально через каждые два года обязательно его перечитываю. А вот бесконечно любимый мною Островский, пьесы которого я с большим наслаждением играю, до жанра притчи все-таки не дотягивает.
- Получается, Гоголь вам ближе и дороже Островского…
— Нет, нет, нет. Я не могу так сказать. Так же, как, не могу ответить, когда меня спрашивают: какая ваша любимая роль? Вот в данный момент, меня занимает только Гоголь. Островский для меня, как будто в прошлой жизни. Когда я работала над его пьесами, именно Островский был тогда самым дорогим и любимым автором. А дальше будет у меня, допустим, роль в пьесе Горького, и в этот момент он станет самым близким и дорогим. Это такая природа актерская. Я не могу про какого-то одного автора сказать, что это мой любимый писатель на всю жизнь. А что касается Островского, это — лицо нашего театра, как я могу его не любить?
- Только потому, что лицо театра? А удовольствия от общения с ним вы не получаете?
- Дело в том, что я удовольствие получаю просто от пребывания на сцене, от самой игры. Наверное, моя природа — это игра. Для меня реальная жизнь даже менее интересна. Она не очень для меня расцвечена. Так получается, что все, что я об этой жизни думаю, я реально воплощаю на сцене. И происходящая на сцене жизнь она для меня раскрашенная, реальная, интересная. Но это не значит, что кончился спектакль, а я всё буду долго пребывать в образе своего персонажа. Или встав утром, сразу начну готовиться к вечернему спектаклю, вспомнив: Боже, я сегодня играю, у меня сегодня «Правда – хорошо, а счастье лучше», я сегодня – Филицата. Ничего подобного. Я об этом даже не думаю. Иду на утреннюю репетицию, затем делаю какие-то дела. Но, как только наступает время вечернего спектакля, я готова выйти на сцену. Я всегда ощущаю это мгновение скорого выхода. В половине седьмого, без 15 семь, я улавливаю волну, которая идет из зрительного зала, я ее нюхом чувствую, я ее слушаю по радио. И вдруг у меня внутри как будто открывается какой-то клапан, отдушина какая-то. Я выхожу на сцену и всё, уже ничего не существует, что было на протяжении всего дня. Вот я – Филицата, сижу, чищу яблоко и с таким наслаждением, с таким удовольствием рассказываю про этот дом, про то, что у нас происходит, про свою воспитанницу, про бабушку, которая ее тиранит. Я не знаю, это какая-то чертовщина, наверное. Потому что я одновременно и она и я. И это доставляет мне наслаждение.
Я еще такую вещь знаю за собой. Вот у меня, например, в ноябре 17 спектаклей. В них я должна не просто выйти и уйти за кулисы, а вести эти спектакли, как я говорю, взвалить и пронести до конца, чтобы что-то осталось в душе у зрителя. Я себя ощущаю какой-то энергосистемой, у которой много всяких проводов и включателей. Но это не значит, что они у меня одновременно все включены. Потому что, если мне, например, «Волки и овцы» играть только через 10 дней, я даже не вспоминаю ни о какой Мурзавецкой. Вот сейчас я знаю, что мне нужно сегодня сыграть «Правду», а через три дня — «Бешеные деньги». Это будет особенно ответственный спектакль, потому что первый раз будет играть новый партнер. Мне нужно обязательно подстроиться к нему. И я сегодня, отыграв «Правду», буду подстраивать всю свою психику, всю свою органику уже под «Бешеные деньги». Работа идет подспудно, параллельно с жизнью. Последнее время я езжу на дачу в электричке и по дороге учу текст «Ревизора». Я его в себя укладываю, размышляя о новой роли. Хотя я знаю, что мне нужно посадить цветы, пересадить что-то и так далее. Но я все время невольно думаю о предстоящей работе.
А роли, которые уже играю, они в основном сделаны, хотя, конечно, каждый спектакль добавляет что-то новое. То есть, грубо говоря, борозда как бы уже прочерчена, а дальше можно ее углублять, шлифовать, корректировать и так далее. Работа идет постоянная, каждодневная.
А от тех ролей, что я уже не играю, остаются рубцы. Точнее говоря зарубцевавшиеся шрамы, уже почти неощутимые. Я 13 лет играла спектакль «Продавец дождя» в Театре Станиславского. И до сих пор иногда на улице меня кто-нибудь останавливает и говорит: Я помню, я помню. А я сама уже почти забыла. Я помню, конечно, общее ощущение, но слов роли я уже не знаю. То есть шрам зарубцевался. А иначе и не может быть. Иначе я вся была бы в ранах и насечках.
А на счет бедного Островского, не переживайте так. Это гордость русского народа, гордость России. Но есть какие-то вещи, которые, может быть, в нем нужно еще открывать. Вот Шекспир стал мировым драматургом. А с Островским пока так не получается.
Скорее с Чеховым вышло.
Вот почему пьесы Чехова называются комедиями, хотя там никакой комедии нет? Я вдруг заметила по жизни такую особенность. Происходит на наших глазах какая-то неприятная история, почти драматическая, а мы невольно говорим: слушай, но комедия просто какая-то. Может быть, и Чехов вот в этот плане называл свои пьесы комедиями. Его, как говорится, еще расшифровывать и расшифровывать. Но мне кажется, глубина и величие Чехова в том, что он стоял как бы над всем, о чем он нам повествовал. Потому что, как только мы становимся на один уровень и влезаем конкретно во все подробности, так мы сразу делаемся мельче. Нужно, я считаю, в профессии разобрать подробно, со всеми нюансами пьесу и роли, а дальше быть как бы немного над ними.
- В каждой роли, во всяком спектакле, в любом жанре подходит подобный метод?
- Думаю, да. Например, что такое трагедия. Как ее играть? Трагедия – это рок, предопределенность, непоправимость. И поэтому, как ни странно, трагедию нужно играть очень просто и тихо. Все равно уже ничего изменить нельзя. Поэтому у зрителя идут мурашки. Он понимает: надежды нет, ничего поправить нельзя. А когда еще борются, сопротивляются, пытаются что-то изменить это — драма, это еще не трагедия.
- А какова ваша жизненная позиция, ваша линия поведения не на сцене, а в подлинной реальности?
В юности мне все время снились какие-то очень яркие, красочные сны. Другие планеты какие-то. Все какое-то было очень мощное. Всегда яркие, сочные краски. Такое ощущение, как будто я изначально стояла над этой жизнь и смотрела на нее со стороны. При этом я – фаталистка. Я никогда не сопротивляюсь, не барахтаюсь и не борюсь. Я все понимаю и все принимаю. Я никогда ни за кого не боролась. Да, бывало обидно, бывало больно. Но бороться, расталкивать или какие-то поступки совершать, доказывая, что, дескать, я лучше, полюби меня. Нет — так нет. Я ухожу сразу в сторону. В принципе, у меня, конечно, не актерский характер. Я же практически не заинтересована ни в чем. То есть мне нравится сам процесс игры. Я вышла, я общаюсь с залом, и мы получаем взаимный кайф. Ну, возможно, иногда я, ошибаюсь, и такой у нас происходит взаимный энергетический обмен. Это самое прекрасное вообще, что может быть. Я даже не знаю с чем это можно сравнить. Только если со звездным небом, когда бывают такие холодные августовские вечера и когда оно такое яркое, яркое и думаешь «Боже мой, это же бесконечность впереди». Ну, или когда красивая осень. Какие-то такие мгновенья в жизни бывают.
- Получается, для вас театр больше жизни, важнее жизни, интереснее жизни.
Для меня – да. У меня получилось так, что после 50-ти, несмотря на пережитую трагедию расставания с театром Васильева, когда буквально рушилась моя судьба, с приходом в Малый театр моя жизнь и театр как бы слились вместе. Получилось, что все, что я сейчас про эту жизнь думаю, все, что я ощущаю, я это все выражаю на сцене. Мне даже не приходится играть. У меня такое ощущение, что я живу. Для меня сцена – это такая же моя жизнь. И какая из них более реальна, я даже не знаю.
Хотя прежде, чем стать актрисой, я очень многим хотела быть. Я же поступила в училище, смешно сказать, почти в 21 год. В это время училище уже заканчивают. До того, как окончательно определиться с профессией, кем только я не пыталась стать. Меня было так много, словно раздирало всю. Одно время я страстно мечтала быть океанографом. Грезила о морях и океанах. Начитавшись Паустовского, я даже поехала в Одессу, потому что решила, что там должен быть институт, в котором учат на океанографов. Но поскольку я — непрактичный человек, я даже не узнала толком, когда экзамен. Я просто приехала и считала, что меня возьмут учиться, а меня не взяли. Мать моя даже так и не узнала, что я улетала. Потому что я сама себе всегда была предоставлена.
Я очень рано стала самостоятельной. Закончила школу рабочей молодежи, устроилась педагогом – воспитателем в лесную школу в Павловом Посаде. При этом я еще изучала на курсах французский язык, а потом даже поступила в ИнЯз. Потому что был момент, когда мне очень хотелось быть переводчиком с французского. И все это оттого, что в тот период моим любимым героем был французский король Генрих IY, ставший для меня столь дорогим после прочтения одноименного романа Генриха Манна. В общем в то время, мне все было интересно.
Я сама себя воспитывала, напитывала, сама себя развивала. Потому что мама, царство ей небесное, прекрасная, добрая, милая женщина, но она совсем была другой человек. Нормальный, конкретный, реальный человек с очень не сложившейся несчастной судьбой. И ее это очень занимало. Ей казалось, , что, если женщина не замужем, то значит у нее не сложилась жизнь. И она всеми силами, стремилась выйти замуж. И так получилось, что именно в этот период, когда я вступила в свой романтический возраст, мама все-таки вышла замуж и занималась, естественно, собой.
Но судьба оказалась ко мне милосердной. Почему я говорю, что я – фаталистка. Я верю: Бог все время был где-то рядом. Я могла ведь стать кем угодно. Пойти по любой дорожке. Я ведь жила на Самотеке, недалеко от Марьиной рощи, весьма своеобразный район Старой Москвы. Из этой Самотеки практически не было никаких выходов. Я даже не помню, чтобы оттуда кто-нибудь кем-то стал. То есть практически был один путь, как говорится: «консерватория, суд, Сибирь».
Судьба меня извилисто вела, пока, наконец, не открыла для меня двери театрального училища. Сколько я делала различных попыток, пытаясь найти свой будущий путь, и, казалось бы, уже почти определилась. Я к этому времени уже поступила на вечерний факультет в ИиЯз и работала машинисткой-стенографисткой в тресте Глав Газа. Трест находился на Неглинной улице, и в обеденный перерыв мы ходили пить кофе в старое кафе «Арарат», которое граничило с Щепкинским училищем. И вот однажды, в один прекрасный майский день я почему-то ощутила себя совершенно необыкновенной. Бывают же иногда такие моменты. Почему-то я вдруг почувствовала себя в полном порядке и переступила порог Щепкинского училища.
- Все так спонтанно произошло?
- Ну, нет. Были и прежде мгновенья. Я очень люблю сумерки. И иногда гуляя по Москве, я мечтала и грезила наяву. Идешь в красивый какой-то вечер, читаешь стихи, может быть, и сочиняешь что-нибудь, думая о необыкновенном и несбыточном. Но моя бабушка, которую я очень любила и которой я однажды открыла, что очень хотела бы быть артисткой, сказала мне: «Милка, ну, ты посмотри на себя, ну, с кем ты играть будешь на сцене. Где тебе мужика то найдут такого, чтоб ты с ним вместе играть могла». И поскольку я доверяла бабушке, — кстати, она была копией Пашенной, ну просто одно лицо, — я понимала, что она говорит это, желая мне добра. Она убедила меня, что я слишком высокая и вообще нестандартная, и я поверила, что не могу выходить на сцену.
Кстати, мне до сих пор не понятно, как меня взяли в училище. Я была такая худая, худая и длинная. По тем временам очень высокая. И даже, когда я уже закончила учебу, причем весьма успешно, потому что меня пригласили практически все театры, у меня несколько лет все еще сохранялись комплексы по поводу своих внешних данных. Я никому об этом, конечно, не говорила, но это было. А поверила я в себя только, когда Леонид Викторович Варпаховский настоял на моем назначении в спектакль «Продавец дождя». В этот момент в театре Станиславского работали Нина Веселовская, Майя Менглет, Оля Бган. Целая плеяда звезд. Блестящие актрисы, они снимались в кино, были известны, популярны. Но Варпаховский почему-то выбрал меня. И этот спектакль в корне изменил мою актерскую судьбу.
- Столь сложно обретенная профессия вас никогда не разочаровывала?
- Как только я переступила порог училища, почти сразу поняла: все мои метания и искания закончились. Вот оно мое место. Место, где я могу себя выразить. Больше я попыток уже не делала. Хотя складывалось все не совсем гладко. Еще в училище мой педагог, руководитель нашего курса Виктор Иванович Коршунов сказал мне: Ты только верь в себя, в свою звезду. Но знай, твоя настоящая актерская судьба может сложиться только после 50-ти. И хотя сам он был тогда совсем молодым, многое он предвидел, предугадал. И когда я пришла в Малый театр, когда сыграла «Дядюшкин сон», он сказал: Вот ты и заняла свое место. Оно тебя ждало. Это место было твое».
У меня были разные периоды в моей актерской жизни. Был счастливейший период работы с Леонидом Викторовичем Варпаховским, замечательным режиссером, который практически открыл меня как театральную актрису. Были работы, осуществленные в том же театре Станиславского под руководством прекрасного режиссера Бориса Львова-Анохина. Были удивительные встречи с потрясающе интересными кинорежиссерами и необыкновенными людьми Ларисой Шепитько и Элемом Климовым, в фильмах которых мне довелось сниматься. Был совершенно фантастический период, связанный с Анатолием Васильевым. А потом мучительный, болезненный разрыв с ним и его театром. И, наконец, моя сегодняшняя жизнь в родном Малом театре. В театре, куда я пришла почти в 50 лет и где, как предсказывал когда-то Виктор Иванович, состоялась моя судьба.
Не знаю, видимо, так Бог распорядился. Я очень люблю жизнь. Люблю своего сына. Мне нравится путешествовать, читать, готовить борщ, сажать цветы, вязать на спицах... Меня многое увлекает. Но более всего я люблю играть на сцене. У меня были периоды, когда я по несколько лет не имела никакой интересной работы. Я даже в Малый театр пришла, когда ушла от Васильева, думая, страшно сказать, что я пришла на покой. У меня не было никаких амбиций. Я была так изранена и избита всем, что произошло с нами в последние годы работы с Васильевым. И я пришла сюда без каких-либо особых надежд. И единственное, что я тогда испытывала – это безумную благодарность за то, что меня сюда взяли, пригрели и, грубо говоря, дали кусок хлеба. И такая вдруг открылась неожиданная судьба, неожиданная жизнь! - Значит, теперь вы ощущаете себя вполне счастливой?
- Я руководствуюсь правилом, которое не сама придумала, но которое для меня безусловная истина: у Бога никогда не просят добавки. Нужно быть благодарным за то, что он дал. Поэтому каждый вечер я говорю: Спасибо! И каждое утро, просыпаясь, произношу: Господи, помоги! Вот, сегодня пасмурный день. А, еще три дня назад какие были роскошные, светлые, ясные дни, какая стояла подарочная осень у нас. Ну вот. Есть день. Есть дом – моя квартира, в которой мне тепло и уютно. И есть у меня второй Дом – Малый театр, которому я безумно благодарна за то, что на 66-м году жизни я могу заниматься любимым делом.
Сейчас я себе говорю: то, что мне Господь дал, то, что он мне подарил, это уже сверх меры. Когда мой сын был маленьким, он меня спрашивал: мама, а если бы ты за свою работу вообще ничего не получала, ты все равно ее бы делала. И я отвечала: да, сыночка, все равно я ее бы делала. И он на это: какая же ты счастливая мама. И, действительно, это редкое счастье. Мы работали тогда за гроши, но все равно получали удовольствие просто оттого, что выходили на сцену, исполняли роль, входили в контакт со зрителем. И этот взаимный энергообмен был и остается самым большим счастьем. Какое наслаждение, переступив порог, попадать в этот луч света и открывать для себя и людей новые миры.
- А почему Вы сразу после училища не пришли в Малый, ведь вас приглашали?
- Была у меня тогда такая странная, противоречивая, юношеская, видимо, бравада. Потому что меня со второго курса все время называли Пашенной. И я думала: что же это? Вся моя жизнь уже предопределена? Потом, это сейчас положение в театре изменилось. Приходят молодые актеры и актрисы и все играют главные роли. А в то время, я это хорошо понимала, я точно знала, что буду годами сидеть без работы. Поэтому и ушла в другой театр. И не жалею об этом. Я поработала в театре и в кино. Я встретилась с прекрасными режиссерами и партнерами. Один Евгений Павлович Леонов чего стоит. Я даже успела с Урбанским сыграть несколько спектаклей до его гибели. И с Глебовым я играла. И с Жорой Бурковым. Были же прекрасные актеры в это время в театре Станиславского. Кроме того, я увидела мир. Со спектаклем Васильева «Серсо» мы исколесили всю Европу.
- Сейчас вы играете очень много спектаклей, у вас очень большая нагрузка в театре. Откуда берутся силы?
- С ранней юности у меня бывали упадки сил. Как я себе восстанавливаю? Я, как зверьки, заползаю в нору. Я в этот момент отключаю телефон, ни с кем не общаюсь, стараюсь не разговаривать. Чтобы не растрачиваться, чтобы организм, как в коконе в каком-то, сам себя обработал и переработал.
Сейчас у меня появился еще один способ восстановления сил. На меня очень хорошо действует баня, парная. И вот это контрастное пребывание в парилке, а потом в ледяном бассейне создает у меня впечатление полета.
И третий момент: у меня есть свой кусочек земли. Когда позволяет время, я могу поехать туда, Вечером я разжигаю костер, смотрю на звездное небо, и буквально через час такая наступает гармония с миром. Я растворяюсь в природе и думаю: Боже мой, как все прекрасно, какая жизнь интересная. Как вообще все хорошо!
- А специально для поддержания формы что-либо делаете?
- Никогда. У меня очень странная противоречивая натура. Потому что, как только я принимаю какое-то очень правильное, хорошее решение, мой организм начинает делать все наоборот. Поэтому, изучив свой организм, я поняла, что не должна принимать никаких кардинальных решений.
А если я действую, то только осознав задачу и особо подготовив ее решение. Как, например, в свое время, очень давно, я бросила курить. Сколько раз я пыталась это сделать, как все нормальные люди. Но ничего не выходило. Я поняла, что так вот просто усилием воли отказаться от этой пагубной привычки не могу. И начала себя исподволь готовить. У меня была специальная программа. Тогда было довольно тяжелое для всех нас время. У меня уже был маленький ребенок. А курила я только хорошие сигареты по 2-3 рубля за пачку. В те времена — это были колоссальные деньги при зарплате 75-85, ну пусть даже 100 рублей. Я начала высчитывать и поняла, что таким образом я своего ребенка лишаю двух килограммов апельсинов, которые я могла бы ему купить на эти деньги, или яблок и еще каких-то фруктов. То есть я начинала вот с таких вещей. А потом у меня ведь мания на вкусные, красивые запахи. В то время моими любимыми духами были «Фиджи», которые стоили 25 рублей. И я поняла, что, выкуривая 10 пачек этих сигарет, я тем самым лишаю себя флакона «Фиджи». Короче, бросила я курить.
Каждый должен изучать свой организм, прислушиваться к себе. Я, например, никогда себе не отказываю в чем-то, чего мне очень хочется, как это делают люди, которые сидят на жесткой диете. Если мне вдруг мерещится перед глазами, как я кусок бородинского хлеба намажу маслом и положу на него кусочек селедки, так я это и сделаю. Я не думаю о лишних калориях, я позволяю себе такие вещи. А когда у меня бывают сильные, очень сильные переживания, то я снимаю стресс тем, что иду, например, покупаю 2-3 куска торта. И я знаю, что меня это быстро-быстро приведет в порядок. Потому что самое главное для организма – положительные эмоции. Ну, конечно, надо действовать в разумных пределах.
-И что, никогда никаких диет. Никаких специальных физических упражнений?
- Ни диет и ни упражнений. У меня нет кого-то, кто бы мог за меня выполнять домашнюю работу. Я все делаю сама. И, когда была больна мама, а больна она была настолько, что стала почти беспомощной, я все делала за нее. В этот момент у меня был маленький ребенок. Весь дом был на мне. Я стирала, убирала, готовила, доставала продукты, а в то время мы их не покупали, а именно доставали.
А сейчас я работаю на даче. Я сама все сажаю. Для этого нужно землю подготовить. Много носить, поливать, косить, вытаскивать сорняки. Это большие физические нагрузки. Пусть, кто хочет, у кого есть свободное время, идет в фитнес-центр. Для меня фитнес-центр – это моя земля.
- Ну, земля — это летом, а зимой что?
- А зимой вы попробуйте сыграть 17 спектаклей в месяц. Это что значит? Это означает выйти на эту площадочку и повертеться. И сколько я в этот момент теряю, я не знаю. Я даже себе позволяю, придя после спектакля, нормально поесть. Заранее себе готовлю салат довольно большой, какой-то бутерброд съедаю. Позволяю иногда, если есть такое настроение, бокальчик красного вина. Тем самым снимается стресс, я больше уже не думаю о прошедшем спектакле. Потому что спектакль закончился, а ты продолжаешь его доигрывать, все еще не можешь отключиться.
- Какую еду вы любите готовить? Можете поделиться вашими излюбленными рецептами с читателями?
— Поскольку я человек простой, я люблю очень все простое, простую пищу. Любимая с детства еда – это картошка в мундире, кислая капуста, красивая луковица и все это с подсолнечным маслом. Это был мой любимый салат. Я могла больше вообще ничего не есть, кроме такого салата.
Но сейчас поскольку уже сложнее есть такую еду, то ужасно люблю в последнее время готовить перцы. Обыкновенные болгарские перцы. Вытаскиваю серединку, чуть-чуть смачиваю оливковым маслом, кладу буквально ложечку соевого майонеза, немножко чеснока с зеленью и запекаю в духовке 15-20 минут. Это можно есть и в холодном виде, и как гарнир, и как закуска, и как салат. Очень полезная, простая и очень легкая еда.
Или другой вариант: беру хороший творог и рублю туда любимую кинзу и базилик, добавляю 2-3 зубчика измельченного чеснока и 2-3 ложки соевого майонеза. И получившуюся массу заворачиваю в салатные листья: в китайский салат или в салат айсберг.
Мясо я вообще очень мало ем. Очень редко и в основном птицу. Гораздо чаще употребляю рыбу. А самая любимая рыба – это кальмары. Когда мне нужно кого-то удивить, поразить, то я готовлю котлеты из кальмаров. Рецепт очень прост. Тушки на 30 секунд – ни в коем случае не больше – поместить в кипящую подсоленную воду, затем промыть проточной водой и положить в дуршлаг почти на 40 минут, чтобы с нее сошли все капельки. И дальше: ингредиенты обыкновенных котлет: булочку (2-3 куска) размочить в молоке или сливках. Можно взбить белок и использовать его, когда уже лепишь котлеты. Ну и как обычно: чуть-чуть перчику, чуть-чуть соли и луковку. Эти катышки обвалять в муке и на сковородку в раскаленное, нагретое масло на 5 минут.
А еще последнее время я делаю многофункциональную еду из рыбы. Беру кусок форели или кусок семги и получаю из них много всяких блюд. Какие-то кусочки я могу малосольными сделать, какие-то вырезаю ля жарки, а из брюшек, которые слишком жирные для засолки и жарки, я делаю легкий супчик. 1-2 картошки, петрушка, луковичка. Буквально все это закипает и только тогда туда можно положить кусочки форели или семги. Через какое-то время закрыть. И получается такой легкий супчик. То есть не надо его варить глобально, часами.
Очень люблю овощные супы, в которые закладываю всю зелень, какая есть под рукой, все сорта капусты, какие есть, корень сельдерея, перчики всякие, чеснок, лук. Все порубить, сложить в кастрюлечку, залить кипящей водой, положить кусочек сливочного масла для духа и в маленьком количестве водички буквально 10-15 минут потушить. А потом опять же кипящей водой залить до размера, сколько вам нужно – 2 тарелки, 3 тарелки. Какое-то время это должно постоять под крышкой до полной готовности.
Самое главное, чтобы это все не прело, не переваривалось. У меня, например, от детства остались в памяти эти огромные кастрюли литров на 5, наверное. Ведь бедные же все тогда были, жутко бедные. И вот варили какой-нибудь суп, чуть ли не на неделю. Я, правда, любила очень фасолевый суп. Но на 5-й день он уже превращался в полную мешанину. Так что, став взрослой, сознательной женщиной, я ввела принцип: все должно быть такое легкое и прозрачное. Легкие супы, только что сваренные.
- То есть впрок, на два-три дня никогда не готовите?
- Нет. Нет. Нет. Никогда. Я знаю, например, что Ваня, мой сын, может придти и готовлю к его приходу. И Мерсе, его жена, тоже полюбила мои «борщики», как она их называет.
Главное в процессе приготовления пищи, неважно, готовите ли вы для себя или для детей, для любимой подруги или просто для знакомых, — надо обязательно делать это с любовью.
- А что вы будете готовить на Новый год?
- Ничего особенного. Просто куплю больше фруктов. В салаты добавлю орехи, которые каждый день не употребляю. Наверное, приготовлю чернослив с грецкими орехами, залитыми сметанкой, взбитой с сахаром.. Засолю обязательно семгу. Иногда, мы еще зажариваем курицу. Но в основном едим салаты, салаты, салаты.
- Ваш сын будет с вами в Новый год и на Рождество?
- Надеюсь на это. Хотя сейчас Ваня еще в Испании, на Минорке вместе со своей женой Мерсе.
- Вы скучаете, когда его нет рядом?
- Скучаю, конечно. Но я — человек реальный. Я понимаю, что ему там хорошо. Он встретился с женой, с ее родными. Его все там обожают. Папа фантастически вкусно готовит паэлью и кус-кус. Он в семье — главный повар. Мама следит за магазином. Сестра Мерсе с мужем открыли ресторан на берегу моря. Мерсик выполняет там функции менеджера, администратора и переводчика одновременно. Она закончила русский факультет в университете Гранады. Очень хорошо говорит по-русски. Переводит почти синхронно.
- А Ваня что делает, когда уезжает к жене в Испанию?
- Когда как, по-разному складывается. Сейчас в основном отдыхает, потому что это лето, здесь у него было очень напряженное. Тем не мене он взял с собой компьютер, на котором создает музыкальные композиции. Ваня ведь – диджей. Он же работает по договорам. В последнее время сотрудничает с фирмами сноубордистов, еще с какими-то фирмами, которые осуществляют красочные музыкальные акции по всем городам России. Ваня создает музыкальные композиции для этих акций. Иногда ездит со сноубордистами на их соревнования и тренировки. При этом он состоит в клубе от общества «Пропаганда», в котором проводятся вечера. Там собирается публика, которая исповедует определенное направление молодежной культуры. У нас эта культура пока еще мало распространена и даже вызывает какую-то негативную реакцию. Брейк-данс, рэп, граффити у нас порой воспринимаются как что-то неприличное. А на самом деле эта культура совсем не агрессивна, она эмоционально добрая.
- Как Вы обычно встречаете Новый год?
- Только дома. Обычно покупаю какое-нибудь очень вкусное питье. Очень люблю кампари. И мы, пока еще рубим салаты, пропустим бокальчик. Обязательно приберегу какое-нибудь хорошее шампанское, но иногда до шампанского уже и не доходит. Иногда возникают у нас небольшие конфликты. Вот прошлый Новый год Мерсе с нами не было. Мы были вдвоем с сыном. А третьим человеком в семье, как обычно, был телевизор. И вот мы посмотрели одну программу, другую программу, третью программу. И, наконец, он закричал: Мама, выключи все это. Я говорю: Ваня. Ну, как же, все равно ничего другого то нет. Ну, как ты не понимаешь. Вся страна сейчас смотрит… А он: вы, вот ваше поколение привыкли к этому ящику… Короче говоря, конфликт поколений
- А если Ваня не приедет, как вы будете встречать Новый год?
-Одна.
- Вам не будет грустно? Не будете скучать?
- Нет, абсолютно. Я уже сейчас заказала какие-то игрушки – веночки, ангелочки. Куплю несколько больших сосновых веток. С удовольствием посмотрю какие-то старые фильмы. И как ни странно, может быть, в силу возраста, но я уже не высиживаю ночь. Я где-то в два, в половине третьего иду в постельку и утром просыпаюсь с чистой, ясной головой. У меня нет никакого сумбура и похмелья этих вечеринок.
— Компании вообще не любите?
- Нет. Был какой-то период в жизни, когда еще мы с Васей Бочкаревым были женаты, у нас до 15-20 человек собиралось. Мы очень жизнерадостно тогда жили.
- А сейчас не тянет к людям?
— Сейчас я ни то чтобы очень устаю, но просто берегу силы. Я знаю, что мне нужно выйти на сцену, и это сейчас для меня самое главное. А значит, мне нужны силы. Я, например, не люблю разговаривать по телефону. Просто терпеть не могу. Потому что это отнимает у меня очень много энергии, много сил. И я испытываю после этого пустоту какую-то. Я не вижу глаз партнера, не вижу его реакции. Орешь, орешь в эту трубку, и ничего не получаешь от этого. Конечно, бывают иногда встречи. Но не каждый месяц. Я люблю очень, когда приезжает моя любимая подруга Ира Вавилова, с которой мы вместе учились в театральном училище и которая живет сейчас во Франции. Нам с ней всегда не хватает времени. И самое интересное, что мы можем даже с ней не перезваниваться и даже перестали последнее время писать. Но когда она приезжает, выясняется, что у нас параллельно с ней происходит почти тот же самый жизненный процесс. Мы практически почти о том же думаем, те же книжки прочитали за это время или те же фильмы посмотрели. И по этому поводу у нас возникли почти те же самые мысли. То есть, мы можем продолжить диалог с того места, как она уехала. И мы продолжаем этот разговор, как будто не было этих 3-4-х месяцев разлуки.
- Чтобы вы хотели бы пожелать друзьям, знакомым и всем читателям альманаха на Новый год?
- Я всех умоляю, заклинаю и всех призываю: не надо жить бездумно, по воле волн. Как бы судьба ни сложилась, все равно до какой-то степени ты – творец своей жизни. Обращаясь к более старшему, взрослому поколению, хочу сказать: зрелые годы или старость, если называть вещи своими именами, она никого не минует. И здесь самое главное не оказаться в пустоте. Потому что очень часто бывает так, что в это время дети выросли, и родители не должны и не имеют права «висеть» на них, каждый день перезваниваться и спрашивать, а что ты съел, а что ты надел. Не надо! Нужно отпустить их. Пусть все проживают свою жизнь. Надо, встречаясь, только доставлять радость друг другу. Это не значит, что когда тебе станет плохо, тебе не к кому будет обратиться. Не в этом смысле. Но общаться нужно лучшим, что в тебе есть.
Будьте щедрее, мудрее. Вы не должны остаться в пустоте и в одиночестве. Надо заботиться о своем внутреннем наполнении. Я, например, если так получается, могу неделями быть одна и мне никогда не бывает скучно. Я даже не понимаю, что это такое. Мне всегда есть что вспомнить, всегда есть что пересмотреть, мне всегда есть, что прочитать. У меня масса дел каких-то находится. Я все время что-то придумываю. Жизнь – это такой творческий процесс до самого конца, до последнего мгновенья. Одной быть не страшно, если уметь себя занимать, развлекать и наполнять. Уметь собой наполняться.
А молодым я бы пожелала не следовать слепо моде. С такой грустью, с такой болью я иногда вижу: вот идет хорошенькая девочка с абсолютно голым пузом и боками. И самое страшное: в одной руке у н
Она мечтала изучать глубины морского дна, мечтала попасть в высокое небо, проникнуть в иные миры, став космонавтом. Она хотела строить БАМ и учить детей в маленькой сельской школе на берегу озера. Она стремилась стать переводчиком с французского… Ей хотелось всего и сразу. Ей все было интересно. Многие из своих желаний она пыталась осуществить, какие-то почти успела реализовать. Но возникали новые мечты, новые грезы, новые желания… И опять хотелось быть и тем и этим одновременно. Так длилось, пока в один прекрасный момент она вдруг не поняла, что становиться всем, кем захочется, все время меняться, превращаясь то в одного, то в другого, можно избрав единственную профессию. С тех пор ее поиски жизненного пути закончились. Она поняла раз и навсегда: Театр – вот настоящее призвание.
Сегодня народная артистка России Людмила Полякова – одна из ведущих актрис Малого театра. Свой талант, свое сердце, свой яркий темперамент, свое зрелое мастерство она щедро отдает зрителям, выходя на сцену прославленного театра в образах помещицы Мурзавецкой («Волки и овцы»), няньки Филицаты («Правда – хорошо, а счастье лучше»), аристократки Чебоксаровой («Бешеные деньги»), свахи Глафиры Фирсовны («Последняя жертва»), княгини Тугоуховской («Горе от ума»)…
Она продолжает сниматься на телевидении и в кино, прибавив к своим героиням, созданным в фильмах золотой серии советского кино («Восхождение», «Агония», «Прощание с Матерой») персонажей сегодняшней жизни («Самозванцы, «Бумер»). Но главной ее привязанностью, главным делом остается театр.
Сейчас Людмила Полякова готовиться стать гоголевской героиней Анной Андреевной Сквозник-Дмухановской в спектакле «Ревизор», который ставит Юрий Соломин. После репетиции «Ревизора» мы и встретились с Людмилой Петровной, чтобы поговорить о жизни, о творчестве, о любви и поздравить читателей с предстоящим Новым годом.
- Поправьте меня, если ошибаюсь, но мне кажется, с Гоголем на сцене вы встречаетесь впервые.
- Это, действительно, так. Но перед тем, как выйти на сцену в гоголевской роли, этим летом я совершила фантастическую поездку. Отдыхала я на даче, не имея никаких далеко идущих планов. И вдруг, не знаю, что меня подтолкнуло, какое наитие, но я внезапно сорвалась, взяла тур и улетела в Италию. Потому что, когда я была в Риме пятнадцать лет назад, я запомнила, что там есть кафе «Эль Греко», которое Гоголь очень любил. Он же жил в Риме большую часть своей сознательной жизни, и в этом маленьком кафе проводил свое свободное время. Там есть место, посвященное памяти Гоголя, место, где все расписались в день его похорон. Там вывешены фотографии и соболезнования. Конечно же, попав в Рим, я отправилось в это кафе и, несмотря на безумные цены, позволила себе там чашечку кофе капучино. Мне разрешили фотографировать. Но что сделала я дальше? Я вышла на улицу и стоя напротив кафе, прочитала весь свой текст из первого акта, который к этому времени уже знала наизусть. Я прочитала его внутренне, как бы советуясь с автором. И у меня было такое чудесное ощущение, словно Николай Васильевич сказал: «На верном пути». Ну, это мои такие заморочки. Тем не менее, я получила очень сильный эмоциональный заряд для дальнейшей работы над ролью.
— Гоголь особый автор, с совершенно неповторимой стилистикой. Как вы ощущаете эту стилистику, и как следует играть его пьесу?
- Я всегда воспринимаю все эмоционально. Для меня главное: попадает в меня пьеса или не попадает. Мне интересно только то, что наполняет ум и душу. Сейчас для нас уже стал привычным термин «фантастический реализм». Мне нравится это определение, оно мне понятно. Ведь все персонажи Гоголя, они как бы совершенно реальны и в то же время, конечно, все происходящее воспринимается как абсолютная фантастика. И соединение фантастики и реальности дает большую пищу и уму и эмоциям. А играть, мне кажется, нужно предельно реально. Только тогда возникнут аллюзии фантасмагории происходящего. Вот так я представляю Гоголя. А вот, как это сделать на сцене, чтобы через очень конкретные, очень реальные ситуации возникала аллюзия на счет всей страны, всей России? Как научиться тому, чтобы за конкретными персонажами, которые ходят по сцене и говорят какие-то свои слова, возникала картинка глобального масштаба? Мы должны найти свой ответ.
Я вообще очень люблю жанр притчи. Когда, например, предельно реально играешь какую-нибудь ситуацию, а за ней невольно возникают ассоциации, аллюзии, нечто большое, глобальное, выходящее за рамки сказанного текста. Меня и среди литературных произведений особенно интересуют те, что написаны в жанре притчи. Скажем, я очень люблю Маркеса и Борхеса. Роман «Сто лет одиночества» Маркеса стал моим любимым, я буквально через каждые два года обязательно его перечитываю. А вот бесконечно любимый мною Островский, пьесы которого я с большим наслаждением играю, до жанра притчи все-таки не дотягивает.
- Получается, Гоголь вам ближе и дороже Островского…
— Нет, нет, нет. Я не могу так сказать. Так же, как, не могу ответить, когда меня спрашивают: какая ваша любимая роль? Вот в данный момент, меня занимает только Гоголь. Островский для меня, как будто в прошлой жизни. Когда я работала над его пьесами, именно Островский был тогда самым дорогим и любимым автором. А дальше будет у меня, допустим, роль в пьесе Горького, и в этот момент он станет самым близким и дорогим. Это такая природа актерская. Я не могу про какого-то одного автора сказать, что это мой любимый писатель на всю жизнь. А что касается Островского, это — лицо нашего театра, как я могу его не любить?
- Только потому, что лицо театра? А удовольствия от общения с ним вы не получаете?
- Дело в том, что я удовольствие получаю просто от пребывания на сцене, от самой игры. Наверное, моя природа — это игра. Для меня реальная жизнь даже менее интересна. Она не очень для меня расцвечена. Так получается, что все, что я об этой жизни думаю, я реально воплощаю на сцене. И происходящая на сцене жизнь она для меня раскрашенная, реальная, интересная. Но это не значит, что кончился спектакль, а я всё буду долго пребывать в образе своего персонажа. Или встав утром, сразу начну готовиться к вечернему спектаклю, вспомнив: Боже, я сегодня играю, у меня сегодня «Правда – хорошо, а счастье лучше», я сегодня – Филицата. Ничего подобного. Я об этом даже не думаю. Иду на утреннюю репетицию, затем делаю какие-то дела. Но, как только наступает время вечернего спектакля, я готова выйти на сцену. Я всегда ощущаю это мгновение скорого выхода. В половине седьмого, без 15 семь, я улавливаю волну, которая идет из зрительного зала, я ее нюхом чувствую, я ее слушаю по радио. И вдруг у меня внутри как будто открывается какой-то клапан, отдушина какая-то. Я выхожу на сцену и всё, уже ничего не существует, что было на протяжении всего дня. Вот я – Филицата, сижу, чищу яблоко и с таким наслаждением, с таким удовольствием рассказываю про этот дом, про то, что у нас происходит, про свою воспитанницу, про бабушку, которая ее тиранит. Я не знаю, это какая-то чертовщина, наверное. Потому что я одновременно и она и я. И это доставляет мне наслаждение.
Я еще такую вещь знаю за собой. Вот у меня, например, в ноябре 17 спектаклей. В них я должна не просто выйти и уйти за кулисы, а вести эти спектакли, как я говорю, взвалить и пронести до конца, чтобы что-то осталось в душе у зрителя. Я себя ощущаю какой-то энергосистемой, у которой много всяких проводов и включателей. Но это не значит, что они у меня одновременно все включены. Потому что, если мне, например, «Волки и овцы» играть только через 10 дней, я даже не вспоминаю ни о какой Мурзавецкой. Вот сейчас я знаю, что мне нужно сегодня сыграть «Правду», а через три дня — «Бешеные деньги». Это будет особенно ответственный спектакль, потому что первый раз будет играть новый партнер. Мне нужно обязательно подстроиться к нему. И я сегодня, отыграв «Правду», буду подстраивать всю свою психику, всю свою органику уже под «Бешеные деньги». Работа идет подспудно, параллельно с жизнью. Последнее время я езжу на дачу в электричке и по дороге учу текст «Ревизора». Я его в себя укладываю, размышляя о новой роли. Хотя я знаю, что мне нужно посадить цветы, пересадить что-то и так далее. Но я все время невольно думаю о предстоящей работе.
А роли, которые уже играю, они в основном сделаны, хотя, конечно, каждый спектакль добавляет что-то новое. То есть, грубо говоря, борозда как бы уже прочерчена, а дальше можно ее углублять, шлифовать, корректировать и так далее. Работа идет постоянная, каждодневная.
А от тех ролей, что я уже не играю, остаются рубцы. Точнее говоря зарубцевавшиеся шрамы, уже почти неощутимые. Я 13 лет играла спектакль «Продавец дождя» в Театре Станиславского. И до сих пор иногда на улице меня кто-нибудь останавливает и говорит: Я помню, я помню. А я сама уже почти забыла. Я помню, конечно, общее ощущение, но слов роли я уже не знаю. То есть шрам зарубцевался. А иначе и не может быть. Иначе я вся была бы в ранах и насечках.
А на счет бедного Островского, не переживайте так. Это гордость русского народа, гордость России. Но есть какие-то вещи, которые, может быть, в нем нужно еще открывать. Вот Шекспир стал мировым драматургом. А с Островским пока так не получается.
Скорее с Чеховым вышло.
Вот почему пьесы Чехова называются комедиями, хотя там никакой комедии нет? Я вдруг заметила по жизни такую особенность. Происходит на наших глазах какая-то неприятная история, почти драматическая, а мы невольно говорим: слушай, но комедия просто какая-то. Может быть, и Чехов вот в этот плане называл свои пьесы комедиями. Его, как говорится, еще расшифровывать и расшифровывать. Но мне кажется, глубина и величие Чехова в том, что он стоял как бы над всем, о чем он нам повествовал. Потому что, как только мы становимся на один уровень и влезаем конкретно во все подробности, так мы сразу делаемся мельче. Нужно, я считаю, в профессии разобрать подробно, со всеми нюансами пьесу и роли, а дальше быть как бы немного над ними.
- В каждой роли, во всяком спектакле, в любом жанре подходит подобный метод?
- Думаю, да. Например, что такое трагедия. Как ее играть? Трагедия – это рок, предопределенность, непоправимость. И поэтому, как ни странно, трагедию нужно играть очень просто и тихо. Все равно уже ничего изменить нельзя. Поэтому у зрителя идут мурашки. Он понимает: надежды нет, ничего поправить нельзя. А когда еще борются, сопротивляются, пытаются что-то изменить это — драма, это еще не трагедия.
- А какова ваша жизненная позиция, ваша линия поведения не на сцене, а в подлинной реальности?
В юности мне все время снились какие-то очень яркие, красочные сны. Другие планеты какие-то. Все какое-то было очень мощное. Всегда яркие, сочные краски. Такое ощущение, как будто я изначально стояла над этой жизнь и смотрела на нее со стороны. При этом я – фаталистка. Я никогда не сопротивляюсь, не барахтаюсь и не борюсь. Я все понимаю и все принимаю. Я никогда ни за кого не боролась. Да, бывало обидно, бывало больно. Но бороться, расталкивать или какие-то поступки совершать, доказывая, что, дескать, я лучше, полюби меня. Нет — так нет. Я ухожу сразу в сторону. В принципе, у меня, конечно, не актерский характер. Я же практически не заинтересована ни в чем. То есть мне нравится сам процесс игры. Я вышла, я общаюсь с залом, и мы получаем взаимный кайф. Ну, возможно, иногда я, ошибаюсь, и такой у нас происходит взаимный энергетический обмен. Это самое прекрасное вообще, что может быть. Я даже не знаю с чем это можно сравнить. Только если со звездным небом, когда бывают такие холодные августовские вечера и когда оно такое яркое, яркое и думаешь «Боже мой, это же бесконечность впереди». Ну, или когда красивая осень. Какие-то такие мгновенья в жизни бывают.
- Получается, для вас театр больше жизни, важнее жизни, интереснее жизни.
Для меня – да. У меня получилось так, что после 50-ти, несмотря на пережитую трагедию расставания с театром Васильева, когда буквально рушилась моя судьба, с приходом в Малый театр моя жизнь и театр как бы слились вместе. Получилось, что все, что я сейчас про эту жизнь думаю, все, что я ощущаю, я это все выражаю на сцене. Мне даже не приходится играть. У меня такое ощущение, что я живу. Для меня сцена – это такая же моя жизнь. И какая из них более реальна, я даже не знаю.
Хотя прежде, чем стать актрисой, я очень многим хотела быть. Я же поступила в училище, смешно сказать, почти в 21 год. В это время училище уже заканчивают. До того, как окончательно определиться с профессией, кем только я не пыталась стать. Меня было так много, словно раздирало всю. Одно время я страстно мечтала быть океанографом. Грезила о морях и океанах. Начитавшись Паустовского, я даже поехала в Одессу, потому что решила, что там должен быть институт, в котором учат на океанографов. Но поскольку я — непрактичный человек, я даже не узнала толком, когда экзамен. Я просто приехала и считала, что меня возьмут учиться, а меня не взяли. Мать моя даже так и не узнала, что я улетала. Потому что я сама себе всегда была предоставлена.
Я очень рано стала самостоятельной. Закончила школу рабочей молодежи, устроилась педагогом – воспитателем в лесную школу в Павловом Посаде. При этом я еще изучала на курсах французский язык, а потом даже поступила в ИнЯз. Потому что был момент, когда мне очень хотелось быть переводчиком с французского. И все это оттого, что в тот период моим любимым героем был французский король Генрих IY, ставший для меня столь дорогим после прочтения одноименного романа Генриха Манна. В общем в то время, мне все было интересно.
Я сама себя воспитывала, напитывала, сама себя развивала. Потому что мама, царство ей небесное, прекрасная, добрая, милая женщина, но она совсем была другой человек. Нормальный, конкретный, реальный человек с очень не сложившейся несчастной судьбой. И ее это очень занимало. Ей казалось, , что, если женщина не замужем, то значит у нее не сложилась жизнь. И она всеми силами, стремилась выйти замуж. И так получилось, что именно в этот период, когда я вступила в свой романтический возраст, мама все-таки вышла замуж и занималась, естественно, собой.
Но судьба оказалась ко мне милосердной. Почему я говорю, что я – фаталистка. Я верю: Бог все время был где-то рядом. Я могла ведь стать кем угодно. Пойти по любой дорожке. Я ведь жила на Самотеке, недалеко от Марьиной рощи, весьма своеобразный район Старой Москвы. Из этой Самотеки практически не было никаких выходов. Я даже не помню, чтобы оттуда кто-нибудь кем-то стал. То есть практически был один путь, как говорится: «консерватория, суд, Сибирь».
Судьба меня извилисто вела, пока, наконец, не открыла для меня двери театрального училища. Сколько я делала различных попыток, пытаясь найти свой будущий путь, и, казалось бы, уже почти определилась. Я к этому времени уже поступила на вечерний факультет в ИиЯз и работала машинисткой-стенографисткой в тресте Глав Газа. Трест находился на Неглинной улице, и в обеденный перерыв мы ходили пить кофе в старое кафе «Арарат», которое граничило с Щепкинским училищем. И вот однажды, в один прекрасный майский день я почему-то ощутила себя совершенно необыкновенной. Бывают же иногда такие моменты. Почему-то я вдруг почувствовала себя в полном порядке и переступила порог Щепкинского училища.
- Все так спонтанно произошло?
- Ну, нет. Были и прежде мгновенья. Я очень люблю сумерки. И иногда гуляя по Москве, я мечтала и грезила наяву. Идешь в красивый какой-то вечер, читаешь стихи, может быть, и сочиняешь что-нибудь, думая о необыкновенном и несбыточном. Но моя бабушка, которую я очень любила и которой я однажды открыла, что очень хотела бы быть артисткой, сказала мне: «Милка, ну, ты посмотри на себя, ну, с кем ты играть будешь на сцене. Где тебе мужика то найдут такого, чтоб ты с ним вместе играть могла». И поскольку я доверяла бабушке, — кстати, она была копией Пашенной, ну просто одно лицо, — я понимала, что она говорит это, желая мне добра. Она убедила меня, что я слишком высокая и вообще нестандартная, и я поверила, что не могу выходить на сцену.
Кстати, мне до сих пор не понятно, как меня взяли в училище. Я была такая худая, худая и длинная. По тем временам очень высокая. И даже, когда я уже закончила учебу, причем весьма успешно, потому что меня пригласили практически все театры, у меня несколько лет все еще сохранялись комплексы по поводу своих внешних данных. Я никому об этом, конечно, не говорила, но это было. А поверила я в себя только, когда Леонид Викторович Варпаховский настоял на моем назначении в спектакль «Продавец дождя». В этот момент в театре Станиславского работали Нина Веселовская, Майя Менглет, Оля Бган. Целая плеяда звезд. Блестящие актрисы, они снимались в кино, были известны, популярны. Но Варпаховский почему-то выбрал меня. И этот спектакль в корне изменил мою актерскую судьбу.
- Столь сложно обретенная профессия вас никогда не разочаровывала?
- Как только я переступила порог училища, почти сразу поняла: все мои метания и искания закончились. Вот оно мое место. Место, где я могу себя выразить. Больше я попыток уже не делала. Хотя складывалось все не совсем гладко. Еще в училище мой педагог, руководитель нашего курса Виктор Иванович Коршунов сказал мне: Ты только верь в себя, в свою звезду. Но знай, твоя настоящая актерская судьба может сложиться только после 50-ти. И хотя сам он был тогда совсем молодым, многое он предвидел, предугадал. И когда я пришла в Малый театр, когда сыграла «Дядюшкин сон», он сказал: Вот ты и заняла свое место. Оно тебя ждало. Это место было твое».
У меня были разные периоды в моей актерской жизни. Был счастливейший период работы с Леонидом Викторовичем Варпаховским, замечательным режиссером, который практически открыл меня как театральную актрису. Были работы, осуществленные в том же театре Станиславского под руководством прекрасного режиссера Бориса Львова-Анохина. Были удивительные встречи с потрясающе интересными кинорежиссерами и необыкновенными людьми Ларисой Шепитько и Элемом Климовым, в фильмах которых мне довелось сниматься. Был совершенно фантастический период, связанный с Анатолием Васильевым. А потом мучительный, болезненный разрыв с ним и его театром. И, наконец, моя сегодняшняя жизнь в родном Малом театре. В театре, куда я пришла почти в 50 лет и где, как предсказывал когда-то Виктор Иванович, состоялась моя судьба.
Не знаю, видимо, так Бог распорядился. Я очень люблю жизнь. Люблю своего сына. Мне нравится путешествовать, читать, готовить борщ, сажать цветы, вязать на спицах... Меня многое увлекает. Но более всего я люблю играть на сцене. У меня были периоды, когда я по несколько лет не имела никакой интересной работы. Я даже в Малый театр пришла, когда ушла от Васильева, думая, страшно сказать, что я пришла на покой. У меня не было никаких амбиций. Я была так изранена и избита всем, что произошло с нами в последние годы работы с Васильевым. И я пришла сюда без каких-либо особых надежд. И единственное, что я тогда испытывала – это безумную благодарность за то, что меня сюда взяли, пригрели и, грубо говоря, дали кусок хлеба. И такая вдруг открылась неожиданная судьба, неожиданная жизнь! - Значит, теперь вы ощущаете себя вполне счастливой?
- Я руководствуюсь правилом, которое не сама придумала, но которое для меня безусловная истина: у Бога никогда не просят добавки. Нужно быть благодарным за то, что он дал. Поэтому каждый вечер я говорю: Спасибо! И каждое утро, просыпаясь, произношу: Господи, помоги! Вот, сегодня пасмурный день. А, еще три дня назад какие были роскошные, светлые, ясные дни, какая стояла подарочная осень у нас. Ну вот. Есть день. Есть дом – моя квартира, в которой мне тепло и уютно. И есть у меня второй Дом – Малый театр, которому я безумно благодарна за то, что на 66-м году жизни я могу заниматься любимым делом.
Сейчас я себе говорю: то, что мне Господь дал, то, что он мне подарил, это уже сверх меры. Когда мой сын был маленьким, он меня спрашивал: мама, а если бы ты за свою работу вообще ничего не получала, ты все равно ее бы делала. И я отвечала: да, сыночка, все равно я ее бы делала. И он на это: какая же ты счастливая мама. И, действительно, это редкое счастье. Мы работали тогда за гроши, но все равно получали удовольствие просто оттого, что выходили на сцену, исполняли роль, входили в контакт со зрителем. И этот взаимный энергообмен был и остается самым большим счастьем. Какое наслаждение, переступив порог, попадать в этот луч света и открывать для себя и людей новые миры.
- А почему Вы сразу после училища не пришли в Малый, ведь вас приглашали?
- Была у меня тогда такая странная, противоречивая, юношеская, видимо, бравада. Потому что меня со второго курса все время называли Пашенной. И я думала: что же это? Вся моя жизнь уже предопределена? Потом, это сейчас положение в театре изменилось. Приходят молодые актеры и актрисы и все играют главные роли. А в то время, я это хорошо понимала, я точно знала, что буду годами сидеть без работы. Поэтому и ушла в другой театр. И не жалею об этом. Я поработала в театре и в кино. Я встретилась с прекрасными режиссерами и партнерами. Один Евгений Павлович Леонов чего стоит. Я даже успела с Урбанским сыграть несколько спектаклей до его гибели. И с Глебовым я играла. И с Жорой Бурковым. Были же прекрасные актеры в это время в театре Станиславского. Кроме того, я увидела мир. Со спектаклем Васильева «Серсо» мы исколесили всю Европу.
- Сейчас вы играете очень много спектаклей, у вас очень большая нагрузка в театре. Откуда берутся силы?
- С ранней юности у меня бывали упадки сил. Как я себе восстанавливаю? Я, как зверьки, заползаю в нору. Я в этот момент отключаю телефон, ни с кем не общаюсь, стараюсь не разговаривать. Чтобы не растрачиваться, чтобы организм, как в коконе в каком-то, сам себя обработал и переработал.
Сейчас у меня появился еще один способ восстановления сил. На меня очень хорошо действует баня, парная. И вот это контрастное пребывание в парилке, а потом в ледяном бассейне создает у меня впечатление полета.
И третий момент: у меня есть свой кусочек земли. Когда позволяет время, я могу поехать туда, Вечером я разжигаю костер, смотрю на звездное небо, и буквально через час такая наступает гармония с миром. Я растворяюсь в природе и думаю: Боже мой, как все прекрасно, какая жизнь интересная. Как вообще все хорошо!
- А специально для поддержания формы что-либо делаете?
- Никогда. У меня очень странная противоречивая натура. Потому что, как только я принимаю какое-то очень правильное, хорошее решение, мой организм начинает делать все наоборот. Поэтому, изучив свой организм, я поняла, что не должна принимать никаких кардинальных решений.
А если я действую, то только осознав задачу и особо подготовив ее решение. Как, например, в свое время, очень давно, я бросила курить. Сколько раз я пыталась это сделать, как все нормальные люди. Но ничего не выходило. Я поняла, что так вот просто усилием воли отказаться от этой пагубной привычки не могу. И начала себя исподволь готовить. У меня была специальная программа. Тогда было довольно тяжелое для всех нас время. У меня уже был маленький ребенок. А курила я только хорошие сигареты по 2-3 рубля за пачку. В те времена — это были колоссальные деньги при зарплате 75-85, ну пусть даже 100 рублей. Я начала высчитывать и поняла, что таким образом я своего ребенка лишаю двух килограммов апельсинов, которые я могла бы ему купить на эти деньги, или яблок и еще каких-то фруктов. То есть я начинала вот с таких вещей. А потом у меня ведь мания на вкусные, красивые запахи. В то время моими любимыми духами были «Фиджи», которые стоили 25 рублей. И я поняла, что, выкуривая 10 пачек этих сигарет, я тем самым лишаю себя флакона «Фиджи». Короче, бросила я курить.
Каждый должен изучать свой организм, прислушиваться к себе. Я, например, никогда себе не отказываю в чем-то, чего мне очень хочется, как это делают люди, которые сидят на жесткой диете. Если мне вдруг мерещится перед глазами, как я кусок бородинского хлеба намажу маслом и положу на него кусочек селедки, так я это и сделаю. Я не думаю о лишних калориях, я позволяю себе такие вещи. А когда у меня бывают сильные, очень сильные переживания, то я снимаю стресс тем, что иду, например, покупаю 2-3 куска торта. И я знаю, что меня это быстро-быстро приведет в порядок. Потому что самое главное для организма – положительные эмоции. Ну, конечно, надо действовать в разумных пределах.
-И что, никогда никаких диет. Никаких специальных физических упражнений?
- Ни диет и ни упражнений. У меня нет кого-то, кто бы мог за меня выполнять домашнюю работу. Я все делаю сама. И, когда была больна мама, а больна она была настолько, что стала почти беспомощной, я все делала за нее. В этот момент у меня был маленький ребенок. Весь дом был на мне. Я стирала, убирала, готовила, доставала продукты, а в то время мы их не покупали, а именно доставали.
А сейчас я работаю на даче. Я сама все сажаю. Для этого нужно землю подготовить. Много носить, поливать, косить, вытаскивать сорняки. Это большие физические нагрузки. Пусть, кто хочет, у кого есть свободное время, идет в фитнес-центр. Для меня фитнес-центр – это моя земля.
- Ну, земля — это летом, а зимой что?
- А зимой вы попробуйте сыграть 17 спектаклей в месяц. Это что значит? Это означает выйти на эту площадочку и повертеться. И сколько я в этот момент теряю, я не знаю. Я даже себе позволяю, придя после спектакля, нормально поесть. Заранее себе готовлю салат довольно большой, какой-то бутерброд съедаю. Позволяю иногда, если есть такое настроение, бокальчик красного вина. Тем самым снимается стресс, я больше уже не думаю о прошедшем спектакле. Потому что спектакль закончился, а ты продолжаешь его доигрывать, все еще не можешь отключиться.
- Какую еду вы любите готовить? Можете поделиться вашими излюбленными рецептами с читателями?
— Поскольку я человек простой, я люблю очень все простое, простую пищу. Любимая с детства еда – это картошка в мундире, кислая капуста, красивая луковица и все это с подсолнечным маслом. Это был мой любимый салат. Я могла больше вообще ничего не есть, кроме такого салата.
Но сейчас поскольку уже сложнее есть такую еду, то ужасно люблю в последнее время готовить перцы. Обыкновенные болгарские перцы. Вытаскиваю серединку, чуть-чуть смачиваю оливковым маслом, кладу буквально ложечку соевого майонеза, немножко чеснока с зеленью и запекаю в духовке 15-20 минут. Это можно есть и в холодном виде, и как гарнир, и как закуска, и как салат. Очень полезная, простая и очень легкая еда.
Или другой вариант: беру хороший творог и рублю туда любимую кинзу и базилик, добавляю 2-3 зубчика измельченного чеснока и 2-3 ложки соевого майонеза. И получившуюся массу заворачиваю в салатные листья: в китайский салат или в салат айсберг.
Мясо я вообще очень мало ем. Очень редко и в основном птицу. Гораздо чаще употребляю рыбу. А самая любимая рыба – это кальмары. Когда мне нужно кого-то удивить, поразить, то я готовлю котлеты из кальмаров. Рецепт очень прост. Тушки на 30 секунд – ни в коем случае не больше – поместить в кипящую подсоленную воду, затем промыть проточной водой и положить в дуршлаг почти на 40 минут, чтобы с нее сошли все капельки. И дальше: ингредиенты обыкновенных котлет: булочку (2-3 куска) размочить в молоке или сливках. Можно взбить белок и использовать его, когда уже лепишь котлеты. Ну и как обычно: чуть-чуть перчику, чуть-чуть соли и луковку. Эти катышки обвалять в муке и на сковородку в раскаленное, нагретое масло на 5 минут.
А еще последнее время я делаю многофункциональную еду из рыбы. Беру кусок форели или кусок семги и получаю из них много всяких блюд. Какие-то кусочки я могу малосольными сделать, какие-то вырезаю ля жарки, а из брюшек, которые слишком жирные для засолки и жарки, я делаю легкий супчик. 1-2 картошки, петрушка, луковичка. Буквально все это закипает и только тогда туда можно положить кусочки форели или семги. Через какое-то время закрыть. И получается такой легкий супчик. То есть не надо его варить глобально, часами.
Очень люблю овощные супы, в которые закладываю всю зелень, какая есть под рукой, все сорта капусты, какие есть, корень сельдерея, перчики всякие, чеснок, лук. Все порубить, сложить в кастрюлечку, залить кипящей водой, положить кусочек сливочного масла для духа и в маленьком количестве водички буквально 10-15 минут потушить. А потом опять же кипящей водой залить до размера, сколько вам нужно – 2 тарелки, 3 тарелки. Какое-то время это должно постоять под крышкой до полной готовности.
Самое главное, чтобы это все не прело, не переваривалось. У меня, например, от детства остались в памяти эти огромные кастрюли литров на 5, наверное. Ведь бедные же все тогда были, жутко бедные. И вот варили какой-нибудь суп, чуть ли не на неделю. Я, правда, любила очень фасолевый суп. Но на 5-й день он уже превращался в полную мешанину. Так что, став взрослой, сознательной женщиной, я ввела принцип: все должно быть такое легкое и прозрачное. Легкие супы, только что сваренные.
- То есть впрок, на два-три дня никогда не готовите?
- Нет. Нет. Нет. Никогда. Я знаю, например, что Ваня, мой сын, может придти и готовлю к его приходу. И Мерсе, его жена, тоже полюбила мои «борщики», как она их называет.
Главное в процессе приготовления пищи, неважно, готовите ли вы для себя или для детей, для любимой подруги или просто для знакомых, — надо обязательно делать это с любовью.
- А что вы будете готовить на Новый год?
- Ничего особенного. Просто куплю больше фруктов. В салаты добавлю орехи, которые каждый день не употребляю. Наверное, приготовлю чернослив с грецкими орехами, залитыми сметанкой, взбитой с сахаром.. Засолю обязательно семгу. Иногда, мы еще зажариваем курицу. Но в основном едим салаты, салаты, салаты.
- Ваш сын будет с вами в Новый год и на Рождество?
- Надеюсь на это. Хотя сейчас Ваня еще в Испании, на Минорке вместе со своей женой Мерсе.
- Вы скучаете, когда его нет рядом?
- Скучаю, конечно. Но я — человек реальный. Я понимаю, что ему там хорошо. Он встретился с женой, с ее родными. Его все там обожают. Папа фантастически вкусно готовит паэлью и кус-кус. Он в семье — главный повар. Мама следит за магазином. Сестра Мерсе с мужем открыли ресторан на берегу моря. Мерсик выполняет там функции менеджера, администратора и переводчика одновременно. Она закончила русский факультет в университете Гранады. Очень хорошо говорит по-русски. Переводит почти синхронно.
- А Ваня что делает, когда уезжает к жене в Испанию?
- Когда как, по-разному складывается. Сейчас в основном отдыхает, потому что это лето, здесь у него было очень напряженное. Тем не мене он взял с собой компьютер, на котором создает музыкальные композиции. Ваня ведь – диджей. Он же работает по договорам. В последнее время сотрудничает с фирмами сноубордистов, еще с какими-то фирмами, которые осуществляют красочные музыкальные акции по всем городам России. Ваня создает музыкальные композиции для этих акций. Иногда ездит со сноубордистами на их соревнования и тренировки. При этом он состоит в клубе от общества «Пропаганда», в котором проводятся вечера. Там собирается публика, которая исповедует определенное направление молодежной культуры. У нас эта культура пока еще мало распространена и даже вызывает какую-то негативную реакцию. Брейк-данс, рэп, граффити у нас порой воспринимаются как что-то неприличное. А на самом деле эта культура совсем не агрессивна, она эмоционально добрая.
- Как Вы обычно встречаете Новый год?
- Только дома. Обычно покупаю какое-нибудь очень вкусное питье. Очень люблю кампари. И мы, пока еще рубим салаты, пропустим бокальчик. Обязательно приберегу какое-нибудь хорошее шампанское, но иногда до шампанского уже и не доходит. Иногда возникают у нас небольшие конфликты. Вот прошлый Новый год Мерсе с нами не было. Мы были вдвоем с сыном. А третьим человеком в семье, как обычно, был телевизор. И вот мы посмотрели одну программу, другую программу, третью программу. И, наконец, он закричал: Мама, выключи все это. Я говорю: Ваня. Ну, как же, все равно ничего другого то нет. Ну, как ты не понимаешь. Вся страна сейчас смотрит… А он: вы, вот ваше поколение привыкли к этому ящику… Короче говоря, конфликт поколений
- А если Ваня не приедет, как вы будете встречать Новый год?
-Одна.
- Вам не будет грустно? Не будете скучать?
- Нет, абсолютно. Я уже сейчас заказала какие-то игрушки – веночки, ангелочки. Куплю несколько больших сосновых веток. С удовольствием посмотрю какие-то старые фильмы. И как ни странно, может быть, в силу возраста, но я уже не высиживаю ночь. Я где-то в два, в половине третьего иду в постельку и утром просыпаюсь с чистой, ясной головой. У меня нет никакого сумбура и похмелья этих вечеринок.
— Компании вообще не любите?
- Нет. Был какой-то период в жизни, когда еще мы с Васей Бочкаревым были женаты, у нас до 15-20 человек собиралось. Мы очень жизнерадостно тогда жили.
- А сейчас не тянет к людям?
— Сейчас я ни то чтобы очень устаю, но просто берегу силы. Я знаю, что мне нужно выйти на сцену, и это сейчас для меня самое главное. А значит, мне нужны силы. Я, например, не люблю разговаривать по телефону. Просто терпеть не могу. Потому что это отнимает у меня очень много энергии, много сил. И я испытываю после этого пустоту какую-то. Я не вижу глаз партнера, не вижу его реакции. Орешь, орешь в эту трубку, и ничего не получаешь от этого. Конечно, бывают иногда встречи. Но не каждый месяц. Я люблю очень, когда приезжает моя любимая подруга Ира Вавилова, с которой мы вместе учились в театральном училище и которая живет сейчас во Франции. Нам с ней всегда не хватает времени. И самое интересное, что мы можем даже с ней не перезваниваться и даже перестали последнее время писать. Но когда она приезжает, выясняется, что у нас параллельно с ней происходит почти тот же самый жизненный процесс. Мы практически почти о том же думаем, те же книжки прочитали за это время или те же фильмы посмотрели. И по этому поводу у нас возникли почти те же самые мысли. То есть, мы можем продолжить диалог с того места, как она уехала. И мы продолжаем этот разговор, как будто не было этих 3-4-х месяцев разлуки.
- Чтобы вы хотели бы пожелать друзьям, знакомым и всем читателям альманаха на Новый год?
- Я всех умоляю, заклинаю и всех призываю: не надо жить бездумно, по воле волн. Как бы судьба ни сложилась, все равно до какой-то степени ты – творец своей жизни. Обращаясь к более старшему, взрослому поколению, хочу сказать: зрелые годы или старость, если называть вещи своими именами, она никого не минует. И здесь самое главное не оказаться в пустоте. Потому что очень часто бывает так, что в это время дети выросли, и родители не должны и не имеют права «висеть» на них, каждый день перезваниваться и спрашивать, а что ты съел, а что ты надел. Не надо! Нужно отпустить их. Пусть все проживают свою жизнь. Надо, встречаясь, только доставлять радость друг другу. Это не значит, что когда тебе станет плохо, тебе не к кому будет обратиться. Не в этом смысле. Но общаться нужно лучшим, что в тебе есть.
Будьте щедрее, мудрее. Вы не должны остаться в пустоте и в одиночестве. Надо заботиться о своем внутреннем наполнении. Я, например, если так получается, могу неделями быть одна и мне никогда не бывает скучно. Я даже не понимаю, что это такое. Мне всегда есть что вспомнить, всегда есть что пересмотреть, мне всегда есть, что прочитать. У меня масса дел каких-то находится. Я все время что-то придумываю. Жизнь – это такой творческий процесс до самого конца, до последнего мгновенья. Одной быть не страшно, если уметь себя занимать, развлекать и наполнять. Уметь собой наполняться.
А молодым я бы пожелала не следовать слепо моде. С такой грустью, с такой болью я иногда вижу: вот идет хорошенькая девочка с абсолютно голым пузом и боками. И самое страшное: в одной руке у н
Дата публикации: 30.01.2006
Художественный руководитель Малого театра —
народный артист СССР Юрий Мефодьевич Соломин
Партнеры
Информационная поддержка
Оценка качества услуг учреждений культуры
