Народный артист России Валерий Афанасьев пришел в Малый театр в марте 2017 года. Его первой премьерой стал Борис Годунов в возобновленном спектакле Владимира Бейлиса «Царь Борис» А. К. Толстого. Сразу после премьеры редакция взяла короткое интервью у актера.

- Валерий Алексеевич, Вас пригласили в Малый театр на роль Бориса Годунова?

— Не совсем. Меня пригласили работать в Малый театр, и было очевидно, что приходить нужно с ролью. Так сложилось, что Владимир Бейлис запланировал восстановление «Царя Бориса» и предложил мне главную роль.

— У спектакля богатая история: Бориса Годунова в свое время играли Виктор Коршунов и Василий Бочкарев. Говорили ли вы с Владимиром Бейлисом, в каком ключе Вы хотели бы решить образ Вашего Бориса?

— В решении образа мы с Владимиром Михайловичем решили отталкиваться от меня. Потом нашли определенный знаменатель: он — кающийся человек, но при этом оправдывающий свои поступки, даже самые страшные, желанием процветания своего государства. Это же большой вопрос, стоит ли совершать такое количество преступлений ради одной слезы ребенка. Представьте, что для Бориса важно, прежде всего, государство — оно для него, как дитя, которое нужно поставить на ноги — и ради него он и совершал все свои самые страшные дела. Сочетание человека жесткого, но кающегося, и есть мой Борис.

— Как шла работа над ролью?

— Если честно, когда я дал согласие, то не очень хорошо понимал, какой объем работы меня ждет. Спектакль я не видел, и именно эту пьесу из всей трилогии Толстого не читал. Когда я ее прочел, то опешил от количества сложнейшего текста, написанного белым стихом, где если хоть слово выпадет, то теряется размер. К работе я решил подходить постепенно. Обычно, перед тем как преступить к репетициям, я беру тетрадь и переписываю туда свою роль. Так было и с Борисом. Я уехал на дачу, и там в тишине работал, а когда переписываешь, раздумываешь, то страх потихоньку уходит, и так, шажочек за шажочком, ты двигаешься дальше.

— А кто Борис для Вас, прежде всего?

— Если мы говорим про персонаж, а не про историческую личность, то он — человек. В чем прелесть для актера в этом спектакле?! Все картины у Бориса разные: в начале — помпезная, царская — прием послов, дальше — речь о семье, встречи с детьми и сестрой, где он раскрывается как отец, как брат. Образы, эмоции идут волнами, их нужно уловить, через них все прожить и прийти к трагическому финалу. Борис взошел на престол, царствовал, но был сломан огромной машиной власти. В первой картине он полон сил и надежд, но после всего происходящего превращается в развалину — кается за свои преступления. Все эмоции и поступки Бориса я стараюсь проводить через себя. Он совершал страшные поступки? Совершал! Каялся? Каялся! Предавал кого-то? Да. Хотел фанфар? Хотел. В моей жизни, конечно, не было таких страшных вещей, но мы тоже через многое проходим: и через ревность, и через зависть.

— Как образ Бориса меняется к концу спектакля?

— В первую очередь, физически: от сильного мужчины с внутреннем стержнем до абсолютно разбитого человека, который ищет успокоения, для которого смерть — избавление. Он не может уйти просто так. Ему не только нужно оставить сына у власти, но еще и подготовить для него престол. — Тяжело ли Вам дается сцена финала? — Есть актерское мнение: чтобы заплакать, нужно идти от себя, вспомнив трагические моменты своей жизни. Когда в последней картине я подхожу к Сергею (Ефремову — исполнителю роли царевича Федора), то представляю своего младшего сына, а Сережа на него очень похож. Для меня только посмотреть на этот затылок… — тот момент, когда в финальную сцену я провожу собственные переживания.

— Сейчас, когда первые спектакли уже прошли, что Вы можете о них сказать?

— Перед премьерным спектаклем очень волновался, миллион раз повторял первый монолог, знал его, как «Отче наш». Но перед выходом на сцену у меня вдруг появилось ощущение, что я его не помню. Да, я профессионал, в театре работаю пятьдесят лет, но выходя на сцену каждый раз волнуешься, как в первый. В одних сценах что-то забываешь, в других, наоборот, находишь. Сомнение есть всегда. Кажется, что когда репетировал, получалось лучше, интереснее. Но профессия обязывает: как встал на планшет сцены, все волнение уходит, и дальше ты идешь по канве роли.

— Зритель встречает Вас аплодисментами?

— Никогда заранее не думаю об аплодисментах, если они появляются, я счастлив. Аплодисменты — это загадка. Иногда бывает, прибегаешь усталый, выходишь на сцену, что-то сказал, сцена проходит — и вдруг овации. Бывает и наоборот: ты полон сил, думаешь, ну вот сейчас, а раз — и нет реакции зала. Не знаю, как зритель дальше будет принимать спектакль, но мне бы хотелось сочувствия для моего Бориса. Когда человек уходит из жизни — я говорю сейчас про людей, которые прожили тяжелую жизнь и совершили неблаговидные поступки — мы ему прощаем многое.

— Можно сказать, что премьера прошла удачно. Билетов на ближайшие спектакли уже нет!

— Это огромная ответственность. Если зритель Малого театра доверился и купил билеты на спектакль с моим участием, мне очень важно оправдать его ожидания. Если он потом придет еще раз и скажет, что вот в одном спектакле я играл так, а сегодня эту же роль по-другому — это особенно ценно. Мне же кажется, что я толком еще не сыграл, а только наметил роль. Но радостно, что люди приходят — это самое важное, так как с моим Борисом мы только в начале пути.

Дарья Антонова

"Малый театр", №6-7 2017

Ирина Леонова рассказывает о работе над ролью Реганы в спектакле «Король Лир» У.Шекспира. Интервью опубликовано в газете «Малый театр».

– Когда работа только начиналась, были ли у Вас стереотипы относительно Реганы, которые в процессе развеялись?

– Когда мне сообщили о намечающейся постановке и предложили эту роль. Кроме радостно-трепетного предвкушения возвращения на сцену, я испытала волнение от перехода к ролям иного плана, в другой возрастной диапазон. Я пересмотрела множество фильмов и видеозаписей спектаклей по этой пьесе. Практически везде сёстры решены отрицательно, не вызывают сочувствия – иногда возникает восхищение их яркостью, мощью, но не сочувствие. Мы с Инной Ивановой, исполнительницей роли Гонерильи, сразу решили, что постараемся оправдать наших сестёр. Но в процессе репетиций наша трактовка не была принята, поскольку для режиссёра в этой пьесе положительных персонажей нет. Тогда фантазия двинулась в другую сторону. Признаюсь, возникали моменты, когда я содрогалась от ужаса своего же воображения. Отрубленная голова Корнуолла, которую Регана носит с собой – это и глубина любви, и невозможность расстаться. Эта ноша – символ тяжести сотворённых ужасов, груз, от которого не избавиться.

– В финале Регану становится даже жалко. Возможно, потому, что женщину, потерявшую такую любовь, хочется оправдать.

– Обычно на смерти Корнуолла не делается сильного акцента. Регана перешагивает через труп мужа и идёт дальше к своей цели, её интересует власть. А мне было интересно сломать эту прямую линию, увидеть избалованную, испорченную, уверенную в своей вседозволенности королевскую дочку уязвимой, растерянной, беспомощной, чувствующей боль и одиночество... Мы с Васей Зотовым (исполнителем роли Корнуолла) хотели, чтобы Регана с мужем были не про- сто двумя людьми, существующими рядом. Для того чтобы в сцене его убийства случился необходимый перелом, чтобы потеря оказалась ощутимой и обоснованной, нам для начала надо было создать эту пару, стать зависимыми друг от друга. Мы всё время ищем детали отношений двух страстно увлечённых людей. Иногда какие-то мелочи возникают спонтанно прямо на сцене, в этом есть азарт.

– После смерти мужа Регана действительно сходит с ума?

– Этот вопрос для меня открыт. Нужно найти некую грань между сумасшествием и сознательным действием. На некоторых репетициях в сцене с Эдмундом я пыталась приблизиться к безумию. Состояние Реганы, можно сказать, критическое. Женщина, доведённая до отчаяния, может порой вести себя неадекватно. Но в решении нашего спек- такля нет однозначного сумасшествия, её финальные реплики полны смысла и борьбы до послед- него крика.

– Что движет Реганой, когда она решает приблизить к себе молодого Глостера?

– Если Гонерилья, моя любвеобильная сестра, имея вполне достойного мужа и слугу-любовника, видит в Эдмунде, прежде всего, сильного, красивого мужчину, подходящего ей энергетически, она жаждет страсти, то у моей Реганы всё немного иначе. Она рассматривает его и как нового мужа, и как будущего короля, и как способ выжить. С одной стороны, будучи замужем, у неё больше шансов стать королевой и получить власть, и Регана понимает, что её ждёт, если старшая сестра сядет на трон. С другой, она не может, не умеет быть одна. Эдмунд нужен ей, чтобы закрыть собой кровоточащую рану.

– Такой подход к работе был у всех участников спектакля?

– Мне кажется, самое ценное в любом спектакле – это ансамбль. Когда актёры думают не только о своей роли, но о постановке в целом, все друг друга чувствуют, слышат, даже за кулисами внимательно следят за тем, что происходит на сцене. На мой взгляд, в «Лире» сложилась команда людей искренних, думающих, ищущих, заинтересованных в общем деле, у каждого есть интересная роль, и каждому есть что сказать.

Беседовала Дарья Антонова