Новости

«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой»

Е.Н. ГОГОЛЕВА

«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»

ЕКАТЕРИНА ВАСИЛЬЕВНА ГЕЛЬЦЕР

Рассказ о работе над образом Эсмеральды, сыгравшим такую огромную роль в моем творческом росте, естественно, натолкнул меня на воспоминания о замечательной балерине, создавшей в балете «Эсмеральда» шедевр.

Я увидела Е. В. Гельцер в 1913 или 1914 году. Тогда в Большом театре блистали красавица Коралли, Балашова и моя любимица, огневая исполнительница характерных партий Федорова 2-я. С Балашовой был лично знаком наш инспектор классов В. А. Соколов, и она часто присылала нам приглашение в ложу на свои спектакли. Была Балашова замужем за очень богатым человеком, Ушковым. Почти наискосок от нашего института находился их великолепный особняк (он и теперь стоит на Кропоткинской улице), и, когда балерина на роскошных рысаках возвращалась со спектакля, перегоняя наших кляч, мы, сидя как сельди в бочке в допотопных ландо, посылали ей вслед восторженные воздушные поцелуи.

После Октября Балашова уехала за границу и, кажется, открыла на Лазурном берегу танцевальную школу. Так же исчезла и Коралли, а про мою любимицу Федорову говорили, что она покончила с собой.

Из всех других балерин Гельцер выделялась своей исключительной техникой и особенно — драматическими способностями.

Не помню уже по какому случаю, в начале первой мировой войны в Большом театре состоялся гала-концерт. Сбор должен был пойти в пользу раненых. Программа состояла из одного действия «Жизни за царя», половецких плясок из «Князя Игоря» и большого дивертисмента, в котором Гельцер исполняла номер, называвшийся «Гимн Бельгии» (все тогда симпатизировали героической Бельгии, ставшей жертвой германского вторжения).

И вот выход Гельцер. Стремительно вылетела она на сцену в короткой тунике цвета национального флага Бельгии. Маленький золотой шлем с большим белым страусовым пером и развевающимися лентами, длинная золотая фанфара. Ее исполнение было столь одухотворенным, столь торжествующе победным и виртуозным, насыщенным большим внутренним подъемом и таким безупречным с точки зрения техники танца, что ошеломило всех и вызвало овации и бесконечные «бис». Зал буквально неистовствовал.

Я смотрела Гельцер почти во всех ее балетах. Помню «Корсара», где она была настоящей подругой героя, сильной, мужественной и необыкновенно темпераментной.

В этом балете особенно отличился заведующий постановочной частью Большого театра Вальц, который создал удивительные по впечатляющей зрелищности картины. На сцене изображался бушующий океан и огромный корабль с толпой корсаров, танцующих на палубе.

Замечательно танцевала и играла Гельцер Эсмеральду в одноименном балете. Правда, у Екатерины Васильевны не было выдрессированной козочки Джали. Козочке этой на сцене Большого театра вообще отведена была минимальная роль. Но не это главное. Как трепетала Эсмеральда — Гельцер при виде Феба, как тонко передавала она в танце всю свою страсть к нему, весь сразу охвативший ее пламень высокой чистой любви. А как потрясающе шла ее Эсмеральда на казнь. В этом танце почти не было танцевальных движений. Лишь походкой, нетвердой походкой, а иногда всплеском на пуанты двигалась она через всю сцену, начиная с дальнего плана, пересекала ее по диагонали и выходила на первый план. Распущенные волосы, белая, почти до полу, рубашка. Это был выход трагической актрисы.

Я старалась как можно чаще ходить на этот балет, смотрела на Гельцер-актрису и училась у нее. Часто выступая с ней в сборных концертах, я чувствовала, что она симпатизирует мне. Екатерина Васильевна никому, кроме меня, не позволяла одеваться с ней в одной уборной. Всегда интересовалась, что я играю в театре и Что собираюсь именно сегодня читать в концерте. Зная, что я тоже играю Эсмеральду, Екатерина Васильевна много рассказывала о своей героине, с увлечением пересказывала некоторые эпизоды романа Гюго. Не знаю, видела ли она мою Эсмеральду. Она интересовалась, как я дрессирую мою Джали, как сама крашу в золотой цвет рожки и копытца козочки, как она живет в моей гримуборной и как я прогуливаюсь с ней по Петровке. Гельцер обычно очень придирчиво осматривала мои платья и перед концертом и в обществе, где мы встречались. И ее одобрительное «хорошо» всегда приносило мне большое удовлетворение.

Триумфом Екатерины Васильевны был балет «Красный мак». В этом балете снова ярко выявился ее талант танцовщицы и драматической актрисы. Тао Хоа была вершиной Гельцер и одновременно последней ролью. В атом балете блеснул Асаф Мессерер, виртуозно исполнивший танец с лентой.

Гельцер в роли Тао Хоа — незабываема. Екатерина Васильевна в то время была уже не очень молода. Но ежедневные тренировки, непомерный труд позволяли ей по-прежнему выступать. Когда стало ясно, что со сценой все-таки надо прощаться, Гельцер продолжала выступать в концертах. Обычно она приглашала молодых партнеров. Они главным образом и танцевали. А она сама, безукоризненно загримированная и в роскошных костюмах, делала лишь несколько па и нетрудных пируэтов. Когда и это стало для нее невозможным, она выступала в концертах с характерными танцами, чаще всего с мазуркой или краковяком. Ее партнер стремительно становился на колено, ловко делал туры, осторожно подхватывая за талию Екатерину Васильевну, а она почти стояла на месте. После эффектно сделанного выхода на сцену красиво топала ножкой, обутой в белый сапожок, лихо, удивительно темпераментно делала гордое движение головой, вскидывая руку в лайковой длинной перчатке. Но чего стоил этот жест и эта горделивая головка! Сколько шика, гонора, и изящества было в этом «танце»! В нем была вся Польша!

И публика, зная возраст балерины, любила ее и прощала ей все, любуясь хотя бы одним ее жестом.

Помню два бенефиса Гельцер. Один—в Большом театре, 25-летие ее сценической деятельности. На чествовании она была очень подтянута, в каком-то сногсшибательном туалете и с огромным красно-желтым страусовым пером, которым обмахивалась, как веером. Вот ведь и некрасивая женщина, но сколько в ней изящества, классической грации, какая бездна вкуса и гордого спокойствия, вернее, достоинства.

Помню я и последний праздник Гельцер. Не знаю, да и не хочу знать, какую дату ее рождения праздновали. Собрались все друзья и поклонники Екатерины Васильевны, все, кого могла вместить ее большая квартира в Брюсовском переулке (теперь улица Неждановой). Весь холл был заполнен людьми и сваленными в огромную кучу шубами и пальто. Стены громадного холла и не менее громадного зала, где она столько трудилась, работала над своими партиями, были увешаны картинами. Кресло, где должна была сидеть юбилярша, еще пустовало.

Где-то там, за внутренними дверями, Екатерина Васильевна готовилась к выходу. Она давно уже нигде не показывалась, только очень близкие друзья могли ее навещать. И вот теперь она собиралась появиться «на публике».

Родные вывели ее, маленькую и очаровательную, почти Тао-Хоа. На ней был красный китайский халат, голову покрывали дорогие кружева. Сознание того, что все здесь собравшиеся пришли из-за нее, смотрят на нее, придавало ей гордую осанку. Да, ей много лет. Но слава ее еще гремит. Об этом свидетельствуют и непрерывное щелканье фотоаппаратов, и это море цветов, и эти бурные аплодисменты. Екатерина Васильевна узнала меня, подозвала к себе, и весь праздник я просидела у ее ног, часто чувствуя прикосновение ее руки и негромкий голос: «А ведь мы вместе играли Эсмеральду?! Вы помните?!» Помню ли я?! Приятно было видеть, как многие балерины, уже с именем, заменившие и не могущие заменить Гельцер, пришли поздравить ее. Пришли и самые молодые ее товарищи.

И все же было бесконечно грустно — это последний выход, это последний праздник. Уходила часть и моей жизни, уходила в неповторимое прошлое. Больше я не видела Екатерину Васильевну живой. Только в фойе Большого театра в белом гробу, вся в белых не то кружевах, не то вуалях лежала та, что была Гельцер. Я не стала подходить к гробу. Стояла в стороне, мысленно видя Екатерину Васильевну живой и очень для меня дорогой.

Помню, все недоумевали, а некоторые и смеялись, когда видели Екатерину Васильевну гуляющей по улице Горького в великолепной каракулевой черной шубке, на которой блестел орден—да, орден Ленина. На шубе — и орден! А она была так счастлива, получив эту высокую награду, так гордилась ею!

Я многому училась у Гельцер. И благодарна ей за то внимание и искреннюю симпатию, какими она меня дарила. Пример её неутомимого труда всегда стоит в моей памяти. Да, труд, труд и нескончаемый труд—это удел всех, кто посвящает себя искусству—балету ли, опере, музыке, драме. Если нет упорного труда, гибнут дарованные судьбой способности.

Материал подготовил Максим Редин