Новости

ТАТЬЯНА ЕРЕМЕЕВА

Очерк Елены Микельсон из серии «Библиотека Малого театра» (М., 2004).

«О человеке надо говорить, пока он слышит!» — сказал когда-то Борис Пастернак. Добавлю, и писать, особенно об актрисах. Судьба женщины труднее и драматичнее. Даже побеждая, они становятся жертвами — славы, возраста, общественных условностей. И кто знает, ценой, каких душевных мук, разбитых надежд, сломанных судеб заплатили они за короткий миг успеха или за годы на вершине славы!

Народная артистка России Татьяна Еремеева — явление уникальное: в ней нет актерского тщеславия и самомнения, того, что расцвело в наши дни. Как скромный и благородный человек, она терпеливо делает свое дело, служа примером для своих коллег по профессии. Татьяна Александровна никогда не подогревала интерес к своему имени, не хлопотала о знаках официального внимания и рекламной славе. Так и живет она вот уже 90 лет (из них 70 — отданы искусству), таинственным образом сохранив свое очарование и свои жизненные силы. Наверное, вступать в новый век — страшновато. Но юбилей Татьяны Еремеевой вопреки ее возрасту исчисляется не годами, а ролями (хотя каждый актер скажет, что мог бы сыграть гораздо больше). Разными были ее роли, но, пожалуй, не было только проходных. Она работала с такими режиссерами, как К. Зубов, Л.Прозоровский, Л.Волков, В.Цыганков, Л. Вар-паховский, И.Ильинский, П.Васильев, Л.Хейфец, Б.Равенских.

Удивительная актриса Татьяна Александровна Еремеева. Удивительная потому, что приносит с собой на сцену неповторимую гармоничность, культуру и интеллигентность, истинную простоту и масштабность личности. Между ней и великими актерами прошлого словно бы существует некая генетическая связь. В ее облике есть что-то надбытовое, какая-то утонченная духовность и ускользающее женское очарование. Посмотрите на портрет, и вы все поймете... В чем секрет — определить не берусь. Может быть, в основе редкая ныне порода. С той особой позой, выговором, манерой поведения, значительностью и богатством духа, которые свойственны только небольшой части нашей элиты в искусстве. Благодаря им сохраняются традиции, ощущаются идеалы и укрепляется вера в самих себя как народ.

Природа ее дарования насквозь театральна. Впрочем, такова она у многих ее коллег по Малому театру.
Сегодня, она — старейшая актриса театра, которому служит преданно и верно, по праву считает его «своим» и почитает как истинный храм искусства.

Актриса! Элегантность наряда, власть над зрительным залом, аплодисменты! Всегда праздник! Так ли это?! Если б у нас все так жаждали работы, как актрисы! Она будет играть: с температурой, с переломанной рукой, сбежав из больницы в театр... Будет! Умирать от обиды, когда роль, которую она так чувствует и видит, отдали другой! Будет! Дрожать от страха перед премьерой и стоять как ученица «на выходе», потому что ее экзамен никогда не кончается... Будет!
«Для меня театр — это радость. Живу от спектакля к спектаклю. Забываешь о возрасте, болезни, грустной одинокой жизни, когда знаешь, что в такой-то день будешь играть «Горе от ума» или «Волки и овцы». Люди актерской профессии — счастливые люди. Они имеют возможность прожить не только свои, но и чужие жизни, побывать в других реальностях, совершить экскурсии по разным эпохам, прикоснуться к классике. Тяжело ли это? Да, тяжело. Но тут ничего не поделаешь. Это заставляет тебя существовать, тащить свой крест и веровать в свое дело...»
Вновь перечитываю список ролей, почти за каждой строчкой скупого перечисления — отрезок жизни: страны, театра, актрисы и даже моей собственной, зрительской, полной воспоминаний.
Она родилась на Театральной улице. Может быть, это шутка судьбы! Такая улица в Архангельске действительно была. Она сохраняла свое название от старого, сгоревшего театра. Детство — это Архангельск, тесно заселенный старый дом. Детство — это папа, мама, старшая сестра и театр. В девять лет открылся Тане Битрих (это настоящая фамилия Еремеевой) волшебный мир театра, в который введет ее соседка по квартире, никому не известная провинциальная актриса. Это будет театр, лишенный парадности, театр труда. Потом в ее детской жизни возникнет домашний театр, организованный друзьями ее родителей — семьей Еремеевых, — в нем она сыграет свои первые роли.
Все мы родом из детства. Многое Татьяна Александровна взяла от родителей, но многое обрела в борьбе за себя: сначала в провинции, а потом в столице.
Ее отец — ученый-лесовод, человек весьма одаренный, издал несколько книг и брошюр о лесных проблемах, рисовал, столярничал, был страстным охотником, играл на валторне, хорошо пел, выступал в любительских спектаклях. Ген искусства — от него. Мать была человеком нежным, прекрасным, богатым духовно. Важный для ребенка период благополучия в семье был недолгим. Родители расстались. Лишившись отцовской опеки и любви, Таня мало подготовлена к жизни. Очень скоро она ощутит это, выбрав актерскую профессию, профессию жестокую, предполагающую наличие не только таланта, но и бойцовских качеств. В школе она хорошо рисовала. Ей прочили карьеру художницы, но увлечение театром полностью поглотило любовь к рисованию. Сегодня она иногда берет карандаши в руки и рисует, но уже только для себя.
Среди первых ее впечатлений — высадка интервентов в начале Гражданской войны, патрули англичан на улицах, шотландские стрелки. Тяжелое, голодное время, когда семье еле удавалось свести концы с концами. Потом была учеба в театре-студии при архангельском ТРАМе — Театре рабочей молодежи. Днем она занимается в школе, где помимо основных предметов преподавались основы геодезии, а вечерами пропадает в студии. Для себя она уже выбрала театр, поэтому школьная «профориентация» не слишком занимает ее внимание. Она получает аттестат зрелости и свидетельство землемера, но понимает, что от мечты о служении искусству ей не уйти. Татьяна покидает отчий дом и отправляется на поиски своей «синей птицы». Профессиональный дебют состоялся в Севастополе. Она начинала трудно, но всегда и везде была счастлива творчеством. После Севастополя на ее пути — Могилев и Рязань. А странствия продолжаются... Были ужасные театрики в Великом Устюге, Бе-лорецке, Белебее. Она меняет города и театры, в которых еще слишком часто сталкивается с дешевой театральщиной, непрофессиональной режиссурой. Но нередко в театральной провинции встречались актеры, самоотверженно служившие искусству, такие мастера, как А.Ф.Перегонец, А.И.Добкевич, В.В.Кумельский и редкостная «актриса божьей милостью» Е.М.Баскакова. Находиться возле них, жить повседневно высоким творческим духом, который исходил от этих людей, — тоже значило проходить школу актерского мастерства. На заре ее творческой карьеры были неудачи, слезы и разочарования, неверие в свои силы. В минуту отчаяния она хотела бросить театр. Если бы не встреча в Севастополе с Александрой Федоровной Перегонец — кто знает, как сложилась бы ее дальнейшая судьба. Перегонец была личностью уникальной, талантливой во всем — и в жизни, и на сцене. Эта прелестная, хрупкая женщина — участница крымского подполья — героически погибла, вписав в историю Великой Отечественной войны одну из волнующих страниц. Именно она поддержала молодую актрису, дала силу и так необходимую веру в себя: «Вы — ранимая душа. А театр любит сильных, нельзя падать духом при первых неудачах. Откройте томик Чехова, найдите «Чайку» и прочтите, что говорит о театре Нина Заречная: «... в нашем деле — все равно, играем мы на сцене или пишем — главное не слава, не блеск, не то, о чем я мечтала, а уменье терпеть. Умей нести свой крест и веруй...» Эти слова стали девизом актрисы на всю ее долгую творческую жизнь.

Уже в дни театральной юности талант Битрих (она еще играла под своей фамилией) был заметен сразу. Труд и талант — их сочетание сотворило судьбу актрисы.
В те годы существовала, так называемая, актерская биржа. Татьяна Александровна на себе ощутила то бесправие и те бесконечные тяготы жизни, которые были уготованы провинциальному актеру. Контракт с актером заключался на бирже только на один сезон. Кончался сезон — кончался и театр. Труппы больше нет, на следующий год здесь будет другая труппа. Попасть в «театральный» город было трудно, где актера могли заметить пресса, публика. Оставались надежды на добрые рекомендации знакомых актеров.
Ее тяжкий путь «скитаний» был долог. Наконец, в 1937 году, попав в тамбовский театр, Татьяна Александровна обрела творческую работу и настоящую театральную «семью». Тамбов был городом высокой культуры, которая определялась такими именами, как Державина, Рыбакова, Рахманинова. Тамбовский зритель был требовательным и хорошо подготовленным. Здесь она получила возможность играть не роли «на выходах», а героинь Грибоедова, Гюго, Гоцци, приобщиться к драматургии Шекспира и Шиллера. К ней пришла такая роль, как гордая китайская Принцесса Турандот. Пьеса была поставлена не по -«вахтанговски», а как наивная сказка о любви. Этот легендарный спектакль стал началом самой яркой поры творчества Битрих.

Однажды она удивила одного из провинциальных режиссеров, когда за пять репетиций сыграла роль Луизы в пьесе «Коварство и любовь». «Вы где-нибудь уже играли эту роль?» — спросил он и услышал в ответ: «Я сама дома репетировала со стульями». Отыграв спектакль и поднявшись в гримуборную, Татьяна упала в обморок. Эмоциональное напряжение было слишком велико, сказались физическая и профессиональная неподготовленность. Но и в дальнейшем от всех окружающих ее актеров, смиренно ожидавших подсказок режиссера, она отличалась тем, что работала над ролью самостоятельно. Этому научила ее провинция.
Актерский дар ей был дан от природы. Еще девочкой все книжные образы она видела в «театральном изложении». Мысленно инсценировала их, «играла» в своем воображении Татьяну Ларину и Лизу из «Дворянского гнезда», крошку Доррит и Наташу Ростову. Жить в этих образах, быть ими, а не самой собой — вот что было ей всего интереснее.

В провинции она играла и подростков — Гогу в «Человеке с портфелем» — роль в амплуа «травести». Это не было что-то тюзовское, а сыграно было с блеском и присущей ей актерской фантазией. В те годы в таких ролях гремела Мария Ивановна Бабанова — ее театральный кумир. Многие актрисы и сами примеривали на себя если не облик, то репертуар, особую бабанов-скую женственность без зрелости, ее славу. В репертуаре актрисы тоже были «бабановские» роли: арбузовская Таня, Джульетта, Шурочка Азарова из спектакля «Давным-давно» (Бабанова играла в этой пьесе, но под названием «Питомцы славы»). Рассматриваю фотографии тех лет. Их много. Бликами, остановленными мгновениями запечатлелась в них биография актрисы, отразилась человеческая судьба. Вот она в костюме корнета Азарова — очаровательная, почти что кукольная, как старинные оловянные солдатики, в высоком кивере, живописно сдвинутом набекрень, доломане, наброшенном на одно плечо, и с задорной мальчишеской улыбкой. В этой роли она получила не только восторженное признание зрителей, но и поздравление в день сотого спектакля от автора пьесы А.К. Гладкова с просьбой — прислать фотографию в роли. Как и Бабанова, играя мальчишество, она вместе с тем сохраняла женственность. Актриса умела играть любовь на сцене, хотя в ней, как теперь говорят, всегда было отсутствие sex appeal при ее красоте и обаянии. Как пленительна была ее Джульетта! Спектакль «Ромео и Джульетта», имевший оглушительный успех, был поставлен с поистине ренессанским размахом. На столичной сцене тогда шли шекспировские спектакли, но она увидит их позже — уже сыграв свою Джульетту. Спектакль в Театре Революции не произведет на нее ошеломляющего впечатления. Не смогла тронуть ее душу даже игра великой Бабановой. Но, может быть, в первый раз она загрустила, поняв, что ее любимый театр — все же театр провинциальный и в нем невозможны подобные целостные спектакли.
Война застала Татьяну Александровну в Тамбове. Она часто вспоминает о той суровой военной поре. В театре приняли решение играть по субботам два спектакля, а в воскресенье — три. Сбор от понедельнического спектакля (их выходного) отдавали на строительство самолета «Тамбовский театр». Вероятно, не все могут себе представить, что такое сыграть Джульетту два раза в день. Между спектаклями перерыв около двух часов. Или в двенадцать ча-ct в — «Принцесса Турандот», в четыре часа — «Принцесса Турандот» еще раз, а в восемь часов — «Машенька». Между ними стакан черного кофе.
«А в театре на сцене не таял внесенный с декорациями снег. И термометр показывал минус два... На мне крепдешиновый костюмчик Турандот — почти ничего! Спасало тепло прожекторов? Удивительно, но я ни разу не болела. Не теряла голоса...»

Она голодала, как многие тогда. Всю войну Татьяна Александровна сдавала на донорском пункте кровь, чтобы иметь рабочую карточку, пока врач в театре не запретил ей. Однажды секретарь обкома пришел на спектакль и удивился, как много актриса занята в театре. Физически не возможно было выдержать такую нагрузку. На следующий день ей привезли корзину с продуктами — о таком богатстве нельзя было и мечтать в те годы, — которая тут же была поделена между жильцами коммунальной квартиры.

Многие столичные театры искали и приглашали в свою труппу одаренных актеров из провинции. В Малом театре это было традицией. В 1944 году художественный руководитель театра К.А. Зубов и заведующий литературной частью М.А.Бертенсон приехали в Тамбов, чтобы посмотреть творческие работы Татьяны Битрих. Они увидели актрису в спектакле «Давным-давно» и предложили вступить в труппу Малого театра с условием «дебютного года», в течение которого она должна была сыграть две роли. Война задержала приход молодого поколения, и театру нужна была актриса на роли молодых героинь. Татьяна Александровна обладала уже значительным профессиональным опытом и, видимо, сумела произвести должное впечатление на Зубова, коль скоро даже ее «неуместности» в анкете не изменили решения руководства — принять ее в Малый театр. А в тех предлагаемых обстоятельствах это было не просто — в правительственный театр в годы войны взять актрису с немецкой фамилией, у которой еще и родственники за границей, в Финляндии...

Большой удачей было оказаться в труппе такого театра. Но как отличалась атмосфера внутри Малого театра от милого ее сердцу провинциального братства. «Блистала в каком-то Тамбове? Попробуй-ка здесь!» — читала она в глазах ее новых коллег.
«В этой устроенной столичной семье я ощутила себя снова начинающей артисткой с «провинциальным прошлым». А мне хотелось поговорить о Тамбове, потому что там осталась моя душа. Мне хотелось пожить воспоминаниями о его добром зрителе, о прощальном моем спектакле, когда стояла я в цветах и слезах на сцене, а зал стоя приветствовал меня в последний раз...»

И по сей день согревает ее душу память и любовь тамбовского зрителя. Этот театр был ее домом, где не было интриг, сплетен, бдительного ока НКВД. В первые же месяцы ее пребывания в Москве она была вызвана в НКВД. Там ей задали единственный вопрос: «Зачем Вы приехали? Москва закрыта до особого...» Все могло бы кончиться трагически для нее, но руководство театра сделало все, чтобы актриса могла остаться в Москве. Жизнь заставляла жить по законам времени.

На сборе труппы ее представили как актрису Еремееву. Татьяна Александровна взяла псевдоним — фамилию своих друзей — страстных любителей театра Еремеевых. Это было необходимо. Как объяснило ей руководство, Малый театр — русский театр, идет война... и вдруг немецкая фамилия на афише.
Для дебюта предложили знакомую роль — Виолу в комедии «Двенадцатая ночь» В. Шекспира (она играла ее в Тамбове). Вдруг режиссер спектакля В.Дудин принял решение — Еремеева должна была играть и Себастьяна — брата Виолы. Актриса была прекрасно сложена, мужской костюм сидел на ней идеально. Обратимся к очевидцу того давнего спектакля, знатоку зарубежного театра критику Г. Бояджиеву: «Точно молодой ветер, ворвался на сцену Себастьян. Юный, красивый, смелый человек, он говорил, ходил, смеялся, сердился, дрался на дуэли — это был живой, энергичный, ладный юноша. И мы, зачарованные его жизненной силой, ловили себя на том, что не узнавали Т. Еремееву, которая только что была Виолой и витала в мире поэтических грез...»

Чудом была жизнь, бьющая ключом вокруг ее героев. И чудом, главным чудом была сама актриса, показавшая такую светлую душу и такое высокое мастерство, которое символизировало торжество жизни над смертью и войной. Шекспировский спектакль оказался вдвойне знаменателен для актрисы. Она впервые выступала в Малом театре, была замечена столичной публикой и прессой. Ее имя стоялорядом с именем знаменитого партнера — Игоря Ильинского, который играл в этом спектакле Мальволио. Кто тогда мог предположить, что эта счастливая встреча спустя немного лет приведет к появлению новой актерской семьи! И не только семьи, но и творческого, гармоничного союза.

Партизанка Симочка в «Сотворении мира» Н. Погодина стала ее второй дебютной ролью. Эта работа актрисы была признана прессой. Но меньше всего Еремеева могла стать «актрисой актуально-политического советского театра». Да, она была актрисой своего времени, но было в ней то, что олицетворяло понятие «женщина» — в самом высоком смысле этого слова, вбирающее в себя одухотворенное изящество, обаяние и вечную загадку. Все эти качества воплотились в ее инфанте Изабелле («Новеллы Маргариты Наварр-ской» Э.Скриба и Е. Легуве). Дух французской комедии ей близок, образ, созданный актрисой, был одобрен режиссерами спектакля О.Пыжовой и Б.Бибиковым. Роль явилась началом нового периода в сценической судьбе актрисы. Пришло признание коллег по театру, поначалу так настороженно относившихся к дебютантке. К сожалению, пьеса очень скоро была снята с репертуара — жизнь «герцогинь и инфант» не должна была занимать умы и сердца советских зрителей в те дни, когда только что кончилась война и перед страной стояли более важные задачи.

Еремеева успешно выдержала «дебютный год» и была официально зачислена в труппу театра. И в какую труппу! Ее партнерами стали Рыжова и Вла-диславский, Яблочкина и Зубов, Пашенная и Турчанинова, Яковлев и Садовский. Это было блестящее созвездие актеров, актеров-гигантов, среди которых можно было и «затеряться» молодой актрисе. Тем более что Еремеевой долгие годы было уготовано судьбой, говоря на театральном языке, играть «срочные вводы». Для непосвященных — умение совершать полноценный «срочный ввод» в уже готовый спектакль — дар немногих. Актеров, наделенных этим даром, хвалят и мучают. Ну сами посудите: разве не мучительно и не страшно вводиться в роль с немногих репетиций и затем испытывать неудовлетворенность самим собой, сомневаясь в своих способностях? Да и «лавры победителя», как правило, достаются первым исполнителям роли. Актеры, которые входят в спектакль после премьеры, обделены вниманием критиков и прессы. Вводилась Еремеева в постановку всегда в экстренных случаях, когда угрожал срыв спектакля. Так случилось, что Еремеевой в ряде спектаклей пришлось заменять Дарью Васильевну Зеркалову, которая находилась в зените славы. В те годы она была если не первая, то одна из первых актрис Москвы, имевшая «своего» зрителя. Каково было Еремеевой выйти на сцену «вместо нее» и играть Элизу Дулитл в «Пигмалионе»?! По словам актрисы, она очень скоро отказалась от роли, так как считала, что не имеет права на нее после такой актрисы, как Зеркалова. Но судьба распорядилась иначе. Татьяна Александровна продолжала заменять Зеркалову и в других ролях: Джесси («Русский вопрос»), доньи Марии Нейбургской («Рюи Блаз»), Глафиры («Волки и овцы»), миссис Эрлин («Веер леди Уиндерми-ер»). Могла ли она отвечать за качество этих ролей, не имея полноценного творческого процесса, в наскоро сшитых платьях или взятых в запасном гардеробе театра? Две-три репетиции, а зачастую — только ночь давалась на подготовку роли. В театре знали — Еремеева из провинции, она привыкла быстро работать, она выручит! А Татьяна Александровна, мучаясь и терзаясь несовершенством своих ролей, дорабатывала их во время спектаклей, на зрителе. Художественная интуиция помогала ей находить свои краски, свои психологические нюансы в роли. Она умела нести и сохранять большой стиль мастеров Малого театра и быть на сцене значительной, эффектной, без театральности. Каким шикарным и пластичным был ее уход в «Веере леди Уиндермиер», когда, поднимаясь по лестнице, миссис Эрлин бросала свою знаменитую реплику: «Приходите ко мне завтракать, в пятницу!» И всегда в зале следовали аплодисменты.

Обширный перечень ролей Еремеевой позволяет считать ее актрисой прежде всего классического репертуара. Играть классику и легко и трудно. Легко, потому что здесь широкое поле для выбора собственной тропинки. Трудно, потому что классика обросла предвзятыми мнениями, легендами, традициями восприятия. Особенно в таком театре, как Малый, где роль до тебя уже сыграна и в первый раз, и в сотый. В литературных воспоминаниях, в устных рассказах живет память о тех, кто играл ее превосходно.
«Я люблю погрузиться в роль, иметь свой собственный взгляд на создаваемый мною образ. Сохраняя в целом режиссерский рисунок, актер должен прожить каждый кусок в роли, каждую сцену внутри себя самостоятельно. Иначе он будет только техническим исполнителем, что часто и наблюдаешь сегодня».
Еремеева действительно наследница того редкого психологического склада актрис, которым славилась русская сцена.

В спектакле «Снегурочка» ее героиня была не фантастическим существом или некой символической фигурой из одноименной оперы Римского-Корсакова. Она была Снегурочкой Островского, а значит, живым человеком. Ее сказочность заключалась в некоторой отчужденности от людей — вместо сердца у Снегурочки — льдинка.

Татьяна Еремеева принадлежит к тем артистам, которые движутся вперед вечными надеждами и сомнениями. Она считает — жизнь надо прожить, как тебе предначертано судьбой, а игра, актерство есть средство, а не цель, есть способ говорить о мире.

Такие люди, такие актеры часто начинают искать себя в смежных видах творчества: в режиссуре, в литературе... И возвращаются на круги своя... Ее мечта — попробовать себя в качестве режиссера — остается только мечтой. А вот ее литературный дар принял вполне реальное обличив в двух книгах. Это действительно ею написанные мемуары, а не записанная кем-то и расшифрованная магнитофонная запись. Первая книга «В мире театра» стала своеобразной исповедью актрисы, увлекательным рассказом о театральной провинции, где прошла ее молодость. Размышлениями о профессии, о мастерах Малого театра, в стенах которого ей пришлось пережить немало трудностей. Среди тех, кто поверил в Еремееву, был Игорь Ильинский. Ему — учителю, другу, мужу она посвятила свою вторую книгу, которую так и назвала -«Ильинскому — артисту и человеку». Она была издана к 100-летнему юбилею великого артиста.
«Сочинять стало для меня потребностью. Особенно тогда, когда нет роли в театре — я не могу жить без этого. Мне интересен процесс творчества. На письменном столе вырастают горы черновиков. Вот уже десять лет пишу роман о жизни художника. Вновь и вновь возвращаюсь к нему. Написан сценарий (может быть, для будущего фильма) о судьбе актрисы, навеянный судьбой Веры Комиссаржевской. Мое театральное творчество обращено к людям, к зрителям. Труд писателя дает что-то именно моей душе. Я пишу, как говорят, «в стол» и не надеюсь, что мои произведения будут напечатаны».

Живет она, беспрерывно думая о театре, о сыгранных и несыгранных ролях. Она не может долго ждать новых ролей и пишет их сама для себя. Ее инсценировки «Ярмарки тщеславия» В.Теккерея, флоберовского романа «Мадам Бовари» (в театральной версии спектакль шел под названием «Госпожа Бовари»), «Человека, который смеется» В. Гюго игрались с большим успехом. Спектакли по этим произведениям были осуществлены в своеобразном соавторстве с Ильинским. Их творческий союз принес театру и его зрителям немало ярких впечатлений. Еремеева была великолепной Пановой («Любовь Яровая»), обольстительной интриганткой Бекки Шарп («Ярмарка тщеславия»), безвольной, но душевно чистой Эммой Бовари, истинно чеховской Раневской («Вишневый сад»). По-своему значительна ее королева в спектакле «Человек, который смеется». Актрисе близка комедия на сцене, где демонстрирует она наслаждение жизнью, дух играемой эпохи и безусловную женскую привлекательность. С годами женское очарование Татьяны Еремеевой обрело на сцене новую силу. Она перешла на роли более зрелых прелестниц, и в ее арсенале появилось больше острохарактерных штрихов.

«Комедиантка в жизни» Гурмыжская («Лес»), гоголевская Городничиха («Ревизор») и Мамаева («На всякого мудреца довольно простоты») — дамы «на возрасте», но обуреваемые любовными страстями.
«Ярмарка тщеславия» (режиссерский дебют И.Ильинского в соавторстве с В.Цыганковым) — один из любимейших моих спектаклей, театральное потрясение. Ярмарка житейской суеты оживала на сцене в многокрасочной своей пестроте и многоликом богатстве характеров в исполнении всех участников спектакля с редкой социальной насыщенностью, динамикой и актерским блеском. Но царила в спектакле Еремеева — Бекки Шарп. Метаморфозы, происходящие в образе Бекки на протяжении всего спектакля, были удивительными: девушка из пансиона, замужняя дама, ловкая стяжательница, торгующая своей красотой, и, наконец, она у разбитого корыта, скатившаяся в самые низы общества.
Театральная мудрость гласит — актер может быть либо прокурором, либо адвокатом своего героя. Еремеева со всей искренностью действовала от лица своей непривлекательной героини, но в последнем акте стремилась хотя бы отчасти оправдать ее в глазах зрителей.
Хочется остановиться на актерских мгновениях, которые зритель уносит после спектакля, которые хранит всю жизнь. Татьяна Еремеева дарит зрителям такие мгновения, когда запоминаешь интонацию, жест, взгляд...
Вспомним сцену свидания Бекки с Джозефом Седли (Н.Рыжов). Уже не прежние покои, а — чердак. Да и сама Бекки уже другая: пропитой голос, вульгарные манеры. Еще вчера ей казалось, что жить больше незачем. И вот явился «единственный рыцарь», чтобы спасти ее. В женщине, изрядно потрепанной жизнью, на миг просыпалась та молодая, обаятельная Бекки, когда-то мечтавшая заполучить в свои сети Джозефа. В этом момент героиня Еремеевой вызывала сострадание. И зрители, только что осуждавшие Бекки, вместе с актрисой были готовы вынести ей оправдательный приговор, понимая: Джозеф — ее последний шанс в жизни, она хватается за него как за соломинку. Спектакль имел прекрасную прессу, зрительский успех и прошел более 400 раз. Позже он шел в новом составе исполнителей, и Еремеева была вводящим режиссером.

У каждого актера среди многих любимых ролей бывает одна, особенно ему близкая. Для Еремеевой такой ролью стала королева Анна в «Стакане воды» Э. Скриба. Ее королева тяготится властью и хотела бы жить, как другие женщины вокруг: плести мелкое куртуазное кружево. Роль была интересна тем, что таила в себе разнообразие красок, психологических нюансов. Актриса и создавала на сцене этот клубок изменчивых настроений, изысканных эмоций и прихотливых ощущений. Спектаклю была уготована долгая жизнь — более тысячи раз он был сыгран на сцене.
«Моя героиня принимает облик королевы в зависимости от ситуации, когда ей это нужно. Ее суть совсем иная — тайная любовь к прапорщику Ме-шему. Она создана для любви, но робеет и теряется, чуть ли не как девушка, при приближении красавца Мешема. И уж как хотите, но ее жаль в финале, когда, потерпев полное фиаско в любви, она понимает — мечты ее не могут осуществиться. Она должна оставаться только королевой и будет лишена женского счастья».
Рисовать своих героинь только одной темной краской — не в правилах актрисы. Вот и в спектакле «Любовь Яровая» ей хотелось отойти от трактовки образа Пановой как роковой злодейки в стиле «вамп». Актриса исходила из того, что Панова пережила личное горе: два месяца как она похоронила мужа. Принимает она ухаживания и красных, и белых от безвыходности своего положения — надо выжить и при первой возможности уехать в Париж.
«Панова бежит в отчаянии, в исступлении, с нелюбимым и презираемым ею человеком. Соглашаясь идти на содержание к Елисатову, она идет на верную гибель, сознавая это. На репетиции, сочувствуя Пановой, я так и сыграла. В ответ услышала от режиссера В. Цыганкова: «Все это очень интересно, но трагического акцента в роли Пановой быть не должно, играйте врага».
Таковы были реалии времени. К фигуре из окружения белогвардейцев отношение должно было быть только негативным. Несмотря на то что актриса не вольна была в трактовке образа, в роли Пановой ею было найдено много верного. Кутов назначает Пановой свидание. Разбитая, она молча сидит неподвижно, размышляя, как ей быть. Не прийти она не может, пойти — потерять себя, свое достоинство. И здесь работало великолепное умение Еремеевой держать паузы, которые всегда насыщены действием. Входит Яровая, которая хочет узнать о списках на расстрел жегловцев. «Они в портфеле у Ку-това», — говорит Панова — Т.Еремеева, зная, что Кутов будет убит большевиками, и она — спасена. Сцена была решена в напряженном драматическом ключе, и тем трагичней была судьба Пановой.
Актриса постаралась в чем-то оправдать даже такую свою героиню, как Еурмыжская. Постановщик спектакля Ильинский и Еремеева не хотели подчеркивать ни сладострастия, ни похотливости в образе Гурмыжской. Для актрисы — ее Раиса Павловна влюблена в Буланова.

Прошло столько лет, а я до сих пор помню, как бесшумный занавес открывал празднично светлую комнату с барскими окнами. Видна была аллея деревьев, уходящая в глубину сцены, слышалось пение птиц. Но когда появлялась Еурмыжская — Т. Еремеева все освещалось каким-то особенным светом, обаянием этой женщины, ее красотой — по-осеннему яркой и по-осеннему тронутой увяданием. И в то же время было в ней что-то высокомерное, потому что она была барыня, барыня с головы до ног. Это помещичье, барское — не просто привычки, взгляды, а нечто более глубокое, неистребимое, сложившееся поколениями, было неуловимо разлито во всей фигуре, во всем поведении ее Раисы Павловны. Именно Еремеева создавала особую атмосферу в спектакле.

«Гурмыжская боится потерять авторитет и должна скрывать свою любовь. В сцене с Аксюшей моя героиня понимает, что ее счастье — зыбко, пока Ак-сюша рядом с Булановым. Ее надо удалить из дома подальше. Но Аксюша должна пожалеть Раису Павловну — Буланов — ее последняя, поздняя любовь. Когда Аксюша уходила ( это был мой любимый кусок в роли, его потом сократили), моя Гурмыжская, оставаясь одна, думала: главная опасность миновала, я немного унизилась перед девчонкой, но теперь все будет хорошо. Может быть, во мне не хватало властности, присущей моей героине, на репетициях Игорь Владимирович говорил мне: «Вспоминай Наталию Ильиничну! Дай мне Наталию Ильиничну!» Наталия Ильинична Сац была личностью известной, талантливой. Она руководила музыкальным детским театром и славилась своим твердым характером...»
Актрису волнует не только исключительность женской судьбы, но и ординарность — ведь это тоже качество, достойное анализа! Привлекает и прошлое, классика, и современность. Еремеева полюбила и с наслаждением играла роль Милочки в «Золотых кострах» И. Штока. Эта пьеса была «социальным заказом» и поставлена режиссером П. Васильевым к XXV съезду КПСС. Теперь, в наступившей эпохе переоценки ценностей, ее герои кажутся нам в чем-то наивными — люди, которые оставались верными себе, своим идеалам, своим заблуждениям, своей вере в будущее. Пьеса была о романтических годах строителей Магнитки, об их трудовой жизни на благо своей страны, а в итоге, пришедших к старости ни с чем. Внешне вроде бы не сложилась жизнь Милочки — Т. Еремеевой. У нее нет семьи — но по-молодому задорная, она отдает себя людям — в этом ее человеческое счастье и призвание. Еремеева была душой спектакля, его улыбкой и полностью оправдывала уютное доброе имя — Милочка. В своей героине она сыграла судьбу многих женщин тех лет, с таким же прошлым — «костры» Магнитки, участие в «Синей блузе», медсанбат в войну, потом работа, наконец, заслуженный отдых и одиночество.

«Милочка была одна из моих любимых ролей. Этот образ был мне очень близок. Играя ее, я рассказывала и о своей судьбе: о моей юности, как и Милочка, я тоже «трамовка», эти романтические годы — мне очень дороги».
Об удаче этой работы свидетельствует «Золотая маска», которую присудили Татьяне Еремеевой как лучшей исполнительнице женской роли.

Сыграть живую, конкретную судьбу нелегко, пережить, пропустить сквозь собственную душу чужую жизнь, тем более талантливого человека. Татьяна Александровна рискнула сыграть Софью Андреевну Толстую — личность, безусловно, талантливую — жену, преданного друга и неутомимого помощника гения русской литературы. Большой смелостью было бы сравнивать личности Ильинского с Толстым, Еремеевой с Софьей Андреевной. Но странное переплетение их судеб в жизни и на сцене невольно вызывает искушение провести между ними некую параллель. Во многих памятных спектаклях на сцене рядом с актрисой был ее верный товарищ и партнер. Он играл с ней Аркашку («Лес»), Крутицкого («На всякого мудреца довольно простоты»), Фирса («Вишневый сад»), Льва Толстого («Возвращение на круги своя») в спектакле, поставленном другом их семьи Б.Равенских.

«Каждым человеком движет желание быть до конца понятым. И здесь свои позиции сдавать нельзя. Как режиссер, Ильинский мне никогда не пытался что-то рассказать или подсказать в роли. Он всегда говорил: «Думай сама. Находи сама. Женскую судьбу ты поймешь и проживешь лучше меня». Наверное, он чувствовал во мне режиссерский дар и не мешал мне в работе. Как-то после репетиции на моем гримировальном столике Ильинский оставил записку: «Ты сегодня репетировала так чудесно, что я готов был заплакать...»

В личных отношениях Толстого и Софьи Андреевны не было идиллии. На материале пьесы И. Друцэ Еремеева смогла сыграть не биографию, а судьбу жены гения, гораздо больше любившего, кажется, человечество, чем своего ближнего. Издавна известно, что с гением — жизнь не легка. С великим искусством актриса прослеживала тончайшие изгибы порой радостных, порой мучительных отношений Софьи Андреевны с Толстым. Софья Андреевна Т. Еремеевой мучительно переживает духовный разрыв с мужем. Иногда в ней, такой несчастной, постаревшей, можно узнать Сонечку Берс, что пленила Толстого. Вальс. Они вспоминают день своей свадьбы. Толстой молчаливо, угрюмо, она — со слезами и надеждой вернуть его в годы их молодости, когда они любили друг друга. Мольбой о помощи, мягко и ласково звучит: «Левочка!» Ей хочется услышать, почувствовать, что он любит ее по-прежнему. И как последняя попытка к примирению: «Поговорим о нашем последнем утешении, о Ванечке...» Но тщетно... Она долго стоит перед ним на коленях. Толстой встает и уходит. Не дождавшись ответной ласки, Софья Андреевна остается на полу между двух стульев, тяжело поднимается, идет к двери... и падает без чувств...
Актрисе хотелось рассказать о Софье Андреевне не только как о жене и помощнице писателя, а разобраться в ее душе, ее ошибках, рассказать о ее усталости и одиночестве. Трудность заключалась в том, что, согласно замыслу автора пьесы и режиссера, все роли, кроме Толстого, были изначально заданы второстепенными. В пьесе образ Софьи Андреевны был несколько однозначен. Актрисе хотелось разбить стереотип восприятия ее героини как личности отрицательной. Внучка Толстого, Татьяна Альбертини, узнав о готовящемся спектакле, сказала: «Я надеюсь, вы не обидите там мою бабушку?» Вот это желание не «обидеть», попытаться понять поступки своей героини стали лейтмотивом роли.

«После первого чернового просмотра спектакля И. Друцэ спросил: «Что это у Вас Софья Андреевна такая жесткая?» Я ответила: «А Вы написали о ней что-нибудь хорошее, доброе. Вы рассказали о той ноше, которую взвалила на себя эта женщина: мать, рожавшая и хоронившая своих детей, которая не только ведет сложное х